Читаем Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных полностью

Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных

Елена. Я бы за тебя, Витенька, не вышла…

Мышлаевский. Ну и не надо. Я тебя и так люблю, а сам я по преимуществу человек холостой и военный, люблю, чтобы дома было уютно, без женщин и детей, как в казарме.

Николка. Портянки чтобы висели…

Мышлаевский. Попрошу без острот! Ларион, наливай!

Шервинский. Погодите, господа! Не пейте это вино. Я вам шампанского налью. Вы знаете, какое это винцо. О-го, го, го! (Оглянувшись на Елену, увял.) Обыкновенное Абрау-Дюрсо. Три с полтиной бутылка. Среднее винишко!

Мышлаевский. Ленина работа. Лена, рыжая! А ты молодец! Шервинский, женись, ты совершенно здоров!

Шервинский. Что за шутки, я не понимаю…

Елена. Виктор, что же ты не выпьешь шампанского?

Мышлаевский. Спасибо, Леночка, я лучше водки сперва выпью. Ларион, скажи им речь, ты поэт!

Студзинский, Николка. Речь, правильно!

Лариосик. Я, господа, право, не умею, и, кроме того, я очень застенчив…

Мышлаевский. Ларион, говори речь!

Лариосик. Что ж? Если обществу угодно, я скажу. Только прошу извинить, ведь я не готовился. Мы встретились в самое трудное и страшное время, и все мы пережили очень, очень много, и я в том числе. Я, видите ли, перенес жизненную драму, и мой утлый корабль долго трепало по волнам гражданской войны…

Мышлаевский. Очень хорошо про корабль. Очень…

Студзинский. Тише!

Лариосик. Да, корабль… Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились. Впрочем, и у них я застал драму… Елена Васильевна, я сервиз куплю вам, честное слово!

Елена. Ларион, что вы?

Лариосик. Впрочем, не стоит вспоминать о печалях. Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Мы живы и здоровы… Все снова вместе… Я даже больше того, вот, Елена Васильевна, она тоже много перенесла и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина…

Мышлаевский. Правильно, товарищ! (Выпивает рюмку водки.)

Лариосик. И мне хочется ей сказать словами писателя: «Мы отдохнем, мы отдохнем!»[98]

За сценой глухой и грузный пушечный удар, за ним другие.

Мышлаевский. Так. Отдохнули! Пять, шесть, девять…

Елена. Неужели бой опять?

Шервинский. Знаете что? Это салют!

Мышлаевский. Совершенно верно: шестидюймовая батарея салютует.

Николка. Поздравляю вас, в радости дождамшись. Они пришодши, товарищи.

Мышлаевский. Ну что ж? Не будем им мешать, как справедливо сказал уважаемый диктор. Тащите карточки, господа. Кто во что, а мы в винт. Буду у тебя, Алеша, сидеть сорок дней и сорок ночей, пока там все не придет в норму, а за сим поступлю в продовольственную управу. Жених, ты будешь?

Шервинский. Нет, благодарю.

Мышлаевский. Впрочем, конечно, тебе не до винта. У меня пиковая девятка. Ларион, бери!

Лариосик. У меня, конечно, тоже пики.

Мышлаевский. Сердца наши разбиты. Ничего, не унывай. Доктор, прошу. Капитан! Черт, у всех пики. Николка, выходи!

Николка выходит и зажигает елку, потом берет гитару.

Вот здорово! Черт, уютно!

Николка. Как в казарме!

Мышлаевский. Попрошу без острот!

Лариосик. Огни, огни…

Студзинский. Сыграйте, Никол, вашу юнкерскую песню на прощание!

За карточный стол усаживаются Студзинский, Мышлаевский, Лариосик и Алексей.

Мышлаевский. Только не громко, а то влетит вам по шапке за юнкерские песни. (Тасует карты.)

Николка(напевает). Вставай, та-там, тата-там-та.

Мышлаевский. Вставай! Только что уютно сел, и опять вставай. Нет уж, я не встану, дорогие товарищи, как я уже имел честь доложить! Меня теперь хоть клещами отдирай! (Сдает карты.)

Елена. Николка, спой «Съемки».

Николка(поет, выходя с гитарой к рампе).