Том 4. Обломов

Имея в виду, что обществу нужны решительные люди, способные к борьбе, критик писал: «…начинается деятельная неутомимая работа: рубят деревья, делают из них мост на болоте, образуют тропинку, бьют змей и гадов…» Этой иносказательной картиной критик-демократ напоминая о взлете общественного движения, о живой необходимости переходить от слов к делу.

Образом Обломова и обломовщины Добролюбов воспользовался для беспощадного осуждения либеральных болтунов и пустых фразеров, которые, как писал он, «обжираются плодами» в то время, когда народ начал прокладывать путь к будущему, не заботясь более об обломовцах, которые истинную деятельность на пользу народа подменяли бесплодными порывами и «погружались в ничтожество».

«Если я вижу теперь помещика, – писал Добролюбов, – толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, – я уже с первых слов его знаю, что это Обломов… Когда я читаю в журналах либеральные выходки против злоупотреблений и радость о том, что наконец сделано то, чего мы давно надеялись и желали, – я думаю, что это все пишут из Обломовки. Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочувствующих нуждам человечества и в течение многих лет с неуменьшающимся жаром рассказывающих все те же самые (а иногда и новые) анекдоты о взяточниках, о притеснениях, о беззакониях всякого рода, – я невольно чувствую, что я перенесен в старую Обломовку…» Так расширительно понимая обломовщину, Добролюбов боролся с врагами демократии и призывал к революционным формам борьбы.

С исчерпывающей полнотой Добролюбов раскрывает и другие образы романа: Ольги Ильинской и Штольца. «Ольга, – пишет Добролюбов, – по своему развитию представляет высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни». Сравнивая Ольгу со Штольцем с точки зрения борьбы с обломовщиной, близости к веяниям «новой жизни», Добролюбов писал: «В ней-то более, нежели в Штольце, можно видеть намек на новую русскую жизнь; от нее можно ожидать слова, которое сожжет и развеет обломовщину…»

В образе Штольца Добролюбов увидел тип буржуазного дельца-предпринимателя, устроителя личного счастья, неспособного даже к мысли о счастье народном. Отмечая его постоянное стремление к приобретательству, Добролюбов пишет: «…как мог Штольц в своей деятельности успокоиться от всех стремлений и потребностей, которые одолевали даже Обломова, как мог он удовлетвориться своим положением, успокоиться на своем одиноком, отдельном, исключительном счастье… Не надо забывать, что под ним болото, что вблизи находится старая Обломовка, что нужно еще расчищать лес, чтобы выйти на большую дорогу и убежать от обломовщины. Делая ли что-нибудь для этого Штольц, что именно делал и как делал, – мы не знаем. А без этого мы не можем удовлетвориться его личностью… Можем сказать только то, что не он тот человек, который „сумеет, на языке, понятном для русской души, сказать нам это всемогущее слово: „вперед“!“»

Добролюбов блестяще раскрыл социальный смысл романа и его огромную роль в борьбе с крепостничеством, с общественным застоем и рутиной. В романе, как писал Добролюбов, «сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это – обломовщина».

Своей статьей об «Обломове» Добролюбов защищал принципы реализма в искусстве и выступал пропагандистом литературы, связанной с жизнью. Придавая огромное значение роману Гончарова, как глубоко реалистическому произведению, осветившему существенные стороны жизни и поставившему важные вопросы современности, Добролюбов отстаивал роман Гончарова от эстетских критиков, стремившихся истолковать его как произведение «чистого искусства», якобы не имеющее сколько-нибудь серьезного общественного значения. «Мы никогда не согласимся, – писал он, – чтобы поэт, тратящий свой талант на образцовое описание листочков и ручейков, мог иметь одинаковое значение с тем, кто с равною силою таланта умеет воспроизводить, например, явления общественной жизни».

Многократные признания Гончарова устанавливают, что автор романа был удовлетворен статьей Добролюбова. В письме к П. В. Анненкову 20 мая 1859 года Гончаров писал: «Взгляните, пожалуйста, статью Добролюбова об „Обломове“, мне кажется, об обломовщине, то есть о том, что она такое, – уже сказать после этого ничего нельзя».

В статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879) Гончаров писал: «Я не остановлюсь долго над „Обломовым“. В свое время его разобрали и значение его было оценено, и критикой, особенно в лице Добролюбова, и публикою, весьма сочувственно» (И. А. Гончаров, Литературно-критические статьи и письма, М. 1938, стр. 159).

Далекий от революционных позиций Добролюбова, Гончаров не смог возразить и против той революционной заостренности, которую придал критик своему объяснению образа Обломова и обломовщины.