Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

В Москве стоял исступленно солнечный, великолепный осенний день. У столика на краю крыши, за надежной перегородкой они и встретились, брат и сестра. В солнечном облике был виден храм Христа Спасителя, и где-то вдали, за домами, виднелись золотые купола кремлевских церквей.

— Раз Кремль стоит, значит, время невластно, — произнесла Таисия, когда они садились за столик.

Румов вздохнул и сначала одобрил ее решение относительно брачного союза с Володей. Потом заказал красное вино и то, что полагается к нему. И затем описал выступление Альфреда, точнее, сюрреальный слух о нем.

— Потом мне звонил сам Норинг и жаловался, что многие не верят, что он адепт и предшественник Антихриста. Мол, поговаривают, что он самозванец и даже жулик.

Таисия рассмеялась.

— Давай выпьем за то, что он жулик, а не предтеча Антихриста…

Они чокнулись.

— Я ему говорю, — продолжал Румов, — что вы же никогда ни с кого не берете денег за свои речи. А он ответил: «Именно поэтому некоторые считают, что я не просто жулик, а опасный жулик».

— Да, он действительно опасен. Хотя время, конечно, не то, — тихо сказала Таисия. — Без шуток. Дело даже не в идеях. В нем чувствуется какая-то скрытая, затаенно-таинственная мощная сила. Она, может быть, и не имеет отношения к его идеям… Я видела его всего один раз, но этого достаточно… Кто он?

— Да, такая сила в нем есть.

И на этом они закончили разговор о Норинге.

…Потом пришло молчание. И вдруг они одновременно взглянули на небо, как будто бы по направлению к солнцу, в бездонное небо, но не совсем в то видимое небо, а в то, которое сокрыто. Как будто там, в этом сокрытом, невидимом небе таится их источник, их небесная утроба, из которой вышли их души, сближенные навсегда в мистическом, далеком от всего человеческого единстве.

Они все поняли и переглянулись. Это воспоминание, видимо, не могло продолжаться здесь долго, тем более одновременно. Но его ясность была очевидна на всю жизнь. Они знали, предчувствовали это, тем более что подобное возникало и раньше. Но сейчас его явление было слишком пронзительным, хотя и молниеносным. «Мы два существа в одном. И мы объединены одной таинственной, непостижимой пока реальностью», — мелькнуло в сознании Таисии.

…Вдруг зазвонил мобильник. Румов с отвращением взял его в руки. Прозвучал голос…

— Это Зернов, — сказал Петр. — Он хочет встретиться сейчас.

Воспоминание ушло, но внутренне осталось.

— Пусть приедет сюда через час. А час мы побудем вдвоем, — ответила Таисия. — Все равно ничто нас не разъединит. Ни Зернов, ни боги…

…Зернов Михаил Дмитриевич был ближайшим другом Румова, старше его всего на четыре года. Зернов был ученый, физик, но главным, что захватило его жизнь, оказалось христианское богословие, особенно исихазм. Его книга по исихазму считалась наилучшей для нашего времени. Он был женат, и жена его, Зоя, родила ему двух дочек.

Зернов, чуть-чуть толстоватый по комплекции, но уверенный в себе, явился через 1 час 10 минут. Он вообще отличался точностью и обязательностью.

— Что думают брат и сестра об Антихристе? — таким возгласом приветствовал он Петра и Таисию.

— Ты уже в курсе его бредового выступления? — улыбнулся Румов.

— Конечно. Но ты же мне намекнул о нем по телефону из Нью-Йорка. Потому я и здесь. К сожалению, у меня, как всегда, мало времени, но все же расскажи, что это за тип.

И Зернов уселся рядом с Румовым.

— Что будем пить?

— Рюмку водки, не более. Меня ждет ученый совет. Опиши его. У меня минут сорок, не больше.

И Румов описал. Таисия хлестко поддакивала ему. Под конец описания Румов добавил:

— Он очень хочет встретиться с тобой. Сам он весьма информирован, порой прямо деловой такой и, конечно, знает о тебе, читал…

— Ну, и Бог с ним. Надо договориться. Я не против.

— Хорошо. Я позвоню тебе, — согласился Румов.

— Его кто-нибудь приглашал к нам или сам приехал?

— Пригласили. Московское общество смертологов. Он же смертолог, в конце концов, а не кто-нибудь.

— Ах, вот как! Мне что-то кажется, что этого адепта антихристовой идеологии можно переубедить в лучшую сторону, — усмехнулся Зернов. — Он же человек, а не черт в человеческом облике, типа знаменитого черного козла.

Таисия рассмеялась.

— А ведь бывает! Говорят, есть исследование, на итальянском, правда, где известные миру исторические личности описываются как реинкарнация черта.

— Умрем и все узреем, — хохотнул Зернов. — А какое впечатление о Штатах?

— Там все ясно. Одна профессорша с нашей кафедры, где я был, уехала отдыхать. В это время неожиданно умирает ее сын, ей шлют это известие. Она ответила: на похороны приехать не могу, почему, мол, я должна прерывать свой оплаченный отдых?

— Прекрасненько, — заметил Зернов. — Но я слышал, что и дети не очень любезничают с родителями. Дай бог одна открытка в год, на Рождество, и то со стандартным текстом.

Румов предложил тост за всех смертных, а потом заключил:

— В Штатах — как всегда. Единственно главное — деньги и успех. А успех понимается как деньги. Сама по себе любая профессия ничего не значит, она значит в зависимости от того, сколько она приносит денег.