Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Но однажды, выглянув в окно своей квартиры на небоскребную Москву, он решил демонстративно для самого себя выпить в одиночестве. Полез в дорогущий холодильник, тупо выставил оттуда колбасу, налил себе полстакана исключительно шотландского виски и замер на стуле в предвкушении. Но вдруг ужаснулся. Испугался он собственной тени, на которую случайно взглянул.

Тень была до боли не похожа на его собственную, привычную тень. Обалдев, Голиков захохотал, не веря своим глазам.

Тень оказалась непохожей в том смысле, что она вообще ни на что не походила. Так, какое-то несвоевременное чудище без всякой надежды. Что было понятно, так это длинные, как сабли, уши.

Коля же был человек современный. Выругавшись для приличия, он стал бродить взад и вперед, образуя тень, в которую и впивался своим каким-то ненасытным взглядом. Он невзначай подумал, что сошел с ума. Но не поверил. Голова на месте, мозг тоже. К тому же Голиков еще при жизни познакомился с психиатрией — недаром жена работала в сумасшедшем доме.

Отбросив эту суетную мысль о безумии, Голиков сосредоточился на чудище.

«Значит, это — я», — пробормотал он, указав пальцем на тень.

И тогда завыл. Тихонько так, потаенно, чтобы мир не слышал его.

«Куда бы исчезнуть», — подумал он.

Потом осенило. Подбежал к зеркальному шкафу, глянул: увы, все на месте, там, в зеркале, он свой, обычный и в чем-то непревзойденный Коля Голиков, человек. А тень ложилась все та же, нечеловеческая.

Самое время было выпить, но Коля так расстроился, что, забыв обо всем, выбежал на улицу.

Город встретил его шумом, трескотней, потоком машин. Поблуждав некоторое время среди лихо-озабоченных людей, он ринулся, звякнув по мобильнику, к своему формально лучшему другу Мише Зябликову, портретисту. Он жил рядом.

Зябликов встретил его призрачной улыбкой. Квартира эта была его мастерская. Голиков сел на стул перед портретом немыслимого какого-то человечка и заплакал.

Миша до того не ожидал такого, что уронил кисть и полез за водкой, ни о чем не спрашивая. Голиков почти рыдал, и только когда Миша осторожно спросил: «Коль, что случилось, в конце концов? Кто-нибудь помер?» — Голикову стало стыдно, и он уцепился за мысль о смерти. Не говорить же о том, что случилось с его тенью.

Он, еле соображая, пробормотал:

— Да, Миша… Помер тут один… Ты его не знаешь.

Зябликов удивился:

— Да я, Коля, всех знаю. И твоих друзей в том числе. Не темни, пожалуйста.

— Да ты его не знаешь… Витя Мельников, друг детства.

— Да как же не знаю, — возмутился Зябликов. — Витю Мельникова каждая собака знает…

Голиков ошалел, взглянул на портрет немыслимого человека и еще больше ошалел.

«Взгляды мои какие-то нечистые стали», — надрывно подумал Голиков.

Зябликов между тем набирал номер Мельникова, сам не зная почему. Очень его расстроили рыдания Голикова, что-то он в них почувствовал нехорошее, почти загробное.

Коля же совсем растерялся и тупо смотрел на немыслимого человека.

— Витя, это ты? — услышал Голиков слова Миши.

Ответ, видимо, состоял из матерных слов, поскольку Зябликов запыхтел и отключил мобилу.

— Он жив, — улыбнулся Миша.

— Это не тот Мельников. Мой — умер, — тихонечко ответил Голиков.

— Ох, Коля, Коля, — вздохнул Зябликов. — Не морочь мне голову. Сейчас даже о друзьях не рыдают, как ты рыдал… Ладно… Не хочешь говорить — не надо… Давай помолчим или выпьем.

— Прости меня, Миша, — робко сказал Голиков и подсел к водке. — Я теперь стал жилец с того света.

Зябликов задумался и разлил водку. Но Коля уже искал глазами свою тень.

Тень никак не давалась в руки. Голиков даже пошарил вокруг, как будто его тень стала существом. И, чтобы найти ее, невозникающую, он вышел на кухню. И завизжал, увидев ее. Тень выросла, особенно разметались уши, словно они превратились в неведомые крылья. К тому же он почувствовал, что тень растет на его глазах, громаднеет, ползет под потолок. Вид сверхъестественный. Потом вышел Зябликов со стаканом водки в руке. И выронил его, разинув рот.

Сначала Зябликов хотел убежать, но вместо этого замер. Коля, вдвойне перепугавшись, ни с того ни с сего бухнулся перед ним на колени и умолял не уходить, а что-нибудь посоветовать.

Миша осторожно снял его с колен и чуть не заплакал.

— Вот в чем дело. Я, Коля, тебя жалею. Ты только не пугай меня. Ты кто на самом деле?

Голиков заорал:

— Водки!.. Водки!..

Одни эти слова подействовали на Зябликова успокаивающе. Он вытащил Голикова из кухни, как все равно больного, и они разом оба, похожие на покойников, выпили залпом все, что было.

Голиков, очумленный, сел в кресло и хриплым голосом рассказал своему Мишеньке, который как-то сразу стал его закадычным другом, все.

Под конец Зябликов встал в позу Аристотеля и изрек:

— Коля, ты только с этим к ученым не ходи. Замордуют. И к экстрасенсам тоже — ни-ни. И вообще помалкивай. Ученые примут тебя за психопата, духовные — за беса.

— Что же делать?

— Да живи, как живется, Коля… Как можешь… Только научись свою тень скрывать… Знаешь, я растерялся, а иной еще прибьет тебя…

— Как скрывать?!!

— Научись…