Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Кто украл мою голову в вечность?
Кто целует цветы по утрам?
Кто танцует в тоске бесконечной
На полях, в городах, по лесам?
Это хаос, великий и страшный,
Расползается, пляшет, визжит,
А у гроба таинственно-мрачный
Сверхпокойник в сиянье стоит.

Зея остолбенела и ополоумела в то же время. Вдруг все в душе ее, то, о чем она и не подозревала, всколыхнулось и забредило в дикой тоске. Впервые страх объял ее. Чудовищно-загробный образ сверхпокойника вошел в ее существование, в ее ум, и она не знала, что с этим делать. Она не могла понять, что это такое — «сверхпокойник», но чувствовала, что это нечто ужасающее. Голова, унесенная в вечность, вой дикого, безумного хаоса, разрывающего самое себя, — это куда ни шло. Но «сверхпокойник» — что это? Может быть, есть сверхсмерть?

Вместе с хаосом унесся и покой ее души. Внезапно дверь в комнату отворилась, и вошел он. Сверхпокойник, — дрогнуло в уме Зеи, когда она взглянула на пришельца.

С виду это был человек худой, высокий, словно с замороженным лицом, белым как смерть, с высоким лбом и остекленевшими, но мертво-выразительными глазами.

— Как будто покойник смотрит на нас, — ахнула, подумав, Зея. Она обратила внимание на то, что все остальные за столом притихли.

Вошедший был действительно жуток. Жуть точно исходила из его нутра. Ощущение было, что это как будто труп, оживший, но вошедший не в жизнь, а в какое-то иное измерение, к нашей жизни не имеющее отношения. Никаноров привстал и проговорил:

— Афанасий, садись тут рядышком.

— Кто он? — тихо спросила Зея у сестры.

— Человек, — ответила Галя.

— Не может быть.

Галя как-то пристально посмотрела Зее в глаза.

— Именно человек. Зея, пойми, что человек — центр мира. Он может быть кем угодно, оставаясь человеком. Он может быть божеством, образом Божьим. Он может быть античеловеком. Он может быть страшен. Да, человек может быть страшен. И не походить ни на черта, ни на человека. И быть даже непознаваемым существом.

Зея отшатнулась. Вдруг она стала понимать, ощущать то, что, видимо, раньше дремало в ее душе. Она громко ахнула.

— Тише, — оборвала ее Галя. — Видишь, Афанасий подходит к столу.

Афанасий сел. Рудик было выкрикнул: «Водки, водки!» — но его одернули. Воцарилась тишина. Вдруг Судорогов закричал:

— Уберите его, уберите!

В ответ Афанасий запел.

Песня, которую он пел, была интересной, захватывающей, задушевной даже, но абсолютно бредовой, по крайней мере, с точки зрения человека. Может быть, с какой-то иной точки зрения, далекой от человеческой, в ней и был смысл и даже мистическая глубина, но до присутствующих здесь, в уютно-огромной даче под Москвой, никакой смысл не доходил. Но слушали все с уважением.

Когда Афанасий закончил, глаза его остановились на самом себе. Зея подсела к Гале и шепнула:

— Галя, я все теперь понимаю. Он — сверхпокойник. Понимаю в этом стихе все — и про голову, и про вечность, и про хаос, и про то, что он таинственно-мрачный. Но одного у Афанасия нет — сияния… Почему он не сияет?

Сияния действительно не было.

Галя посмотрела на сестру радостно-изумленным взглядом и шепнула:

— Зея, ты пробудилась! Потом поговорим.

За столом молчали. Афанасий вдруг обвел всех присутствующих остолбенелым взглядом и сказал довольно ясно и определенно, будто он был человеком:

— Не целуйте живых, от них пахнет трупом. Целуйте мертвых, от них пахнет жизнью.

Никакой реакции от присутствующих. Но Лев вдруг прервал молчание:

— Мы тебя любим, Афанасий. Ты знаешь это. Хотя, может быть, ты не нуждаешься ни в чьей любви. Хочешь, отдохни наверху, в своей комнате. Даже тем, кто целует мертвых, нужен отдых.

Афанасий внял этим словам. Он, высоченный ростом, грузно и странно встал, пробормотал, что он-де любит даже живых, и опять запел. И такой, певучий, он медленно вышел из комнаты.

Зея хотела спросить что-то о нем, но все вели себя так, будто ничего экстраординарного не произошло. Разговор за столом неожиданно пошел в совершенно светском, спокойном направлении, без истерик и надрывов. Плавно этот Сверхпокойник успокоил всех и вернул их к так называемой нормальной жизни.

В конце концов произошло положенное чаепитие, и потом надо было расходиться в объятия сна и сновидений. В доме было достаточно каких-то маленьких комнат, чтобы разместить гостей, точнее, друзей. Как выяснилось, хозяином дачи был Марк Борисов, но все-таки главным во всем был Лев Никаноров.

Галя провела Зею в ее комнату. Небольшая, в сущности, комнатушка: всего лишь кровать и стол, два стула да книги в одиноком шкафу. Зея бухнулась в кровать, а Галя присела рядом и спросила:

— Ну, как тебе?

Зея взглянула на нее, и глаза ее были уже другими.

— Во мне все перевернулось. Какой-то взрыв произошел. Понимала или не понимала — но душа встрепенулась, залопотала, закричала…