Том 4. Стихотворения

Уж давно, как зеленое
Мне дает беспокойство,
Ибо все мои чаянья
Обернулись в лазурные.

Говорят, что меня ты не любишь,
Мне мало до этого дела,
Одеваюсь завтра я в траур
Из белой тафты.

Сколь многие с надеждой
Превесело живут!
Ослов на свете сколько
Зеленое едят!

Знаменитый Гонгора, испанский утонченник старинных времен, писавший за 300 лет до нынешних «декадентов», также любил символику красок.

Цветочки розмарина,
Малютка Исабель,
Сегодня голубые,
А завтра будут мед.
Ревнуешь ты, малютка…

У разных народов символика красок разная. В то время как испанцы связывают ревность с голубым цветом, Отелло погибает, мучимый зеленоглазым чудовищем ревности. Бретонцы полагают, что голубой цвет неба есть цвет времени. Древние майи считали голубой цвет символом святости и целомудрия, а отсюда – счастья, как освобождения от пут вещества. В Египте и в Индии голубой – это цвет богов. Вишну на своем семиглавом змее – голубой. В Египте, в Майе и в Халдее голубой цвет связывался со смертью и употреблялся при похоронах, как это доселе в Бухаре. Желтый – в Китае и в Майе – принадлежность царской фамилии, красный – благородных. Великий египетский сфинкс был окрашен в красный цвет. Римские солдаты выкрашивали свое тело в красное – в знак победительной храбрости. У многих народов красный есть цвет жизни и страсти.

Символика и тайный смысл цветов очень интересная и мало разработанная область. Влияние каждого отдельного цвета на возникновение отдельных, совершенно определенных душевных состояний есть факт несомненный. Но психология красок различествует весьма, когда мы имеем дело с особо впечатлительными художественными натурами. Я лично мшу сказать про себя, что ярко-красный цвет и золотисто-желтый вызывают во мне ликующую радость жизни, причем алый цвет тревожит, а золотистый умиротворяет в волнении. Зеленый цвет доставляет тихую радость, счастье длительное. Голубой – вызывает уходящую мечтательность. Темно-синий подавляет. Лиловый производит гнетущее впечатление, и даже светло-лиловый – связан с чем-то зловещим. Белый и черный цвет, отрицаемые, как таковые, но признаваемые глазом, при всем своем различии производят однородное впечатление – изысканной красоты, благородства и стройности. Я сказал бы, что черный и белый цвет, два эти предельных цвета, по их действию на меня так же похожи и так же различны, как черный лебедь и белый лебедь. Их одежда различна, а душа одна.

В своей поэме «Фата-Моргана» («Литургия красоты») я попытался свести в художественное целое свои ощущения от различных красок. Дальнейшую попытку в этом направлении, очень интересную, сделал в будущем весьма крупный, но и теперь уже несомненный поэт Сергей Городецкий в поэме «Радуга» («Дикая воля»).

Настанет время – и оно не так далеко, – когда жизнь наша, в больших, в великих городах, так же, как среди природы, построенная на принципе художественной гармонии, каждому цвету даст определенное место и точно выработанные соотношения, и мы будем играть красками с той же уверенностью и с теми же великими последствиями, как теперь мы играем электричеством и паром.

К песне 34-й. – Есть разнопевность:

Протянись ко мне, голубка,
Да войду в твое гнездо.
Ты одна, мне рассказали,
Я хочу с тобой побыть.

Этот мотив повторяется различно.

– Птичка неба, расскажи мне,
Где твое гнездо?
– А оно в сосне зеленой,
Скрытно меж ветвей.

Подобная же португальская песня звучит с угрожающей иронией (Theophilo Braga, Cantioneiro е romanceiro geral portuguez, Porto, 1867,11,75,1):

Помираешь, чтоб разведать,
Где постель моя. Но, слушай,
На прибрежьи, над рекою,
Там, где шпажная трава.

К песне 35-й. – Разнопевность:

Видит Бог, что тебе бы я отдал,
За смуглый твой цвет золотистый,
Глаза мои, ясные очи,
Хотя бы остался слепым.

К песне 36-й. Тот же мотив в итальянской песне (Тоскана) (Giuseppe Tigri, Canti popolari toscani, Firenze. 1869, n. 337).