Том 4. Тетрадь Вероники

Вместо серпа, для меня предназначенного,
выкуйте ручку для двери, —
радуйтесь, ее открывая,
закрывая, задумайтесь.

xix

Все — в белом,
в поле жнецы разбрелись,
как разбросанные серебряные кольца
в золоте ржи.

xx

А после — останется
во снах, да в чужих краях,
платок, поблескивающий
за три версты.

xxi

Чтобы кукушка шалила, я не слыхал, —
чтобы, заикаясь, она хохотала!
Видимо, у Бога кончаются
все умные Его времена.

xxii

И заполняется поле
все более цветеньем гречихи,
с утра дополняемым
пением нашим.

xxiii

И черные воды
текут, виясь,
прореживая перья в крыле
одинокого гуся.

xxiv

Начинается пляска,
и свечи зажгите такие,
чтоб озарилась
вся — подруги моей — красота.

xxv

Поля, почерневшие от наших рук,
от них же теперь золотятся,
словно в песне, одной и той же,
загорается по-разному — радость.

xxvi

Мы — такие цветы луговые!
Если наших головок
девичьи не коснутся подолы,
не откроемся, не распустимся.

xxvii

Давно тебя нет, но черты-очертанья твои
мелькают, разрозненные, в полях и лесах —
на лицах, на спинах, плечах
правнуков и внуков твоих.

xxviii

Мы играем в бусы, а сорока
мимо дома, мимо дома Алендэя
чертит-чертит крылышком зеленым,
бусы белые бросает Пинерби.

xxix

Потом, появившись во сне,
как на мосточек, ты ступишь
на тот же вечерний, на той же тропинке,
гаснущий свет.

xxx

Юность — как луг! И, побывшие там,
одно мы запомнили:
игры девушек — это крапива,
игры парней — чертополох.

xxxi

Будто что-то случилось с жизнью моей!
Ударившись о лесную ограду,
солнце тяжело восходит
из-за редких дубов.

xxxii

А леса начало
в инее таком небывалом:
страшусь и подумать,
как же я в это войду.

xxxiii

Мерцая, приближается Праздник Саней
и среди нас опускается,
скоро растаять ему
вместе со снегом последним.

xxxiv

Вяжу тебе так давно рукавицы,
что лопнули мозоли на пальцах,
и глаза испортились, всматриваясь вдаль
в ожиданье тебя.

xxxv

Долог, как горе, мой путь,
и снега почерневшие
давно уж съедают лодыжки
коня моего.

xxxvi

И облако плывет, круглясь,
будто шапка на моей голове,
и век мой проходит, как в сновидении,
без сна увиденном.

двадцать восемь вариаций на темы чувашских и удмуртских народных песен 1999–2000

И, заколдованный песней,

я видел теперь то,

что скрыто от смертных.

Н. Гарин-Михайловский

i

Давайте встанем в ряд,
подобно ладной ограде,
приосанимся, подобно луне
в пору полнолуния.

ii

Скоро удаляться нам в поле,
скоро и оттуда исчезнуть! —
Соседи и родные, шумя и покачиваясь,
поют, как Елабужский лес.

iii

Увидел огонек — подошел я к окну,
позвал, но ты голову не подняла,
только шелковая пряжа рассыпалась
будто шепотом грустным.

iv

Прямо в сиянье мороза
пою я — как другу в лицо,
и от голоса уже индевеет
шубы моей воротник.

v