Том 4

Б а к ч е н и н. Кому? Почему я обязан об этом беспокоиться? Я о нас с тобой хочу беспокоиться! А я не перенес боли? Дай бог, сколько мне ее выпало... И откуда известно, что ему так уж будет больно? Может, и не так уж!

Ш е м е т о в а. Ты не знаешь, что такое для него ребенок. Он считает - семья должна существовать ради ребенка. Что бы ни было. У ребенка должны быть отец и мать, он говорит. Ну, и он... хорошо ко мне относится.

Б а к ч е н и н. Ты ему написала?

Ш е м е т о в а. Нет. Это прежде был разговор.

Б а к ч е н и н. Вероятно, он не захочет отдавать ребенка.

Ш е м е т о в а. На это я не пойду. Но когда представлю себе, как я буду забирать у них Нюшу!.. И теперь ведь разводиться через суд. Эти процедуры! Говорить о нем, о тебе...

Б а к ч е н и н. Так нельзя, моя радость. Не желаю видеть твои самоистязания. Подумаешь, суд! Это же проформа. Ну, неприятная, согласен. А что поделаешь, если нам приходится прорываться друг к другу через колючки. Важно одно: чтоб ты меня любила. Я хочу, чтоб сегодня же вечером, когда ты придешь домой и откроешь свою дверь...

Г о л о с а. Горько! Горько!

Горит огонь в камине. У камина Ш е м е т о в а, Б а к ч е н и н в новом кителе, А р е ф ь е в, еще н е с к о л ь к о о ф и ц е р о в с кружками в руках.

А р е ф ь е в (подняв кружку). Ну горько же людям!

Б а к ч е н и н. Понимаешь, Оля, им горько. Надо их пожалеть. (Целует Шеметову.)

О ф и ц е р ы. Ура!

Ш е м е т о в а. Идиотизм! Какое горько?! Хотя бы вы, Арефьев, не поддавали тут жару. Еще когда я разведусь!

Б а к ч е н и н. Тихо, тихо. Им нельзя ждать, пока ты разведешься. Кто-нибудь может не дождаться.

Дальние орудийные залпы.

О ф и ц е р ы.

- Опять мы заговорили.

- Шагаем...

- А в Москве сейчас салют гремит в вашу честь.

- Почему не пьет молодая?

Ш е м е т о в а. Да ведь гадость.

О ф и ц е р ы.

- Ну как же это.

- Немножко.

- Спирт ничего.

- Глоточек.

Б а к ч е н и н. Выпей. За нас.

Шеметова пьет.

О ф и ц е р ы. Ура!

Гитара, песня.

Б а к ч е н и н. Постойте. Постойте. Мои дорогие. Я хочу сказать слово. Маленькую речь. Можно, Оля, да? (Вдруг задумался.) Да, так о чем будет моя речь?

О ф и ц е р ы.

- О любви! О любви!

- Ну чего ж ты, мы слушаем.

- Подсказать начало? Ну, давай. "Дорогие товарищи, боевые друзья!"

А р е ф ь е в. Ничего, Сережа. Это у тебя немота от переживаний. Ну храбро.

Б а к ч е н и н. Дорогие товарищи, да, я буду говорить о любви.

О ф и ц е р ы. То-то. Правильно.

Б а к ч е н и н. Но сначала хочу вам напомнить беспощадные черные ночи, ночи без любви, без надежды, без звезд, когда мы с вами идем дразнить смерть, а смерть выходит играть с нами в жмурки...

О д и н и з о ф и ц е р о в. Стихами говорит...

А р е ф ь е в. Пусть говорит как хочет. У него счастье.

Д р у г о й о ф и ц е р. А почему без надежды?

Т р е т и й. И звезды тоже видны, как правило...

Б а к ч е н и н. Ночи, когда мы забываем, что есть на свете женская тишина, женская нежность... женская благословенная ласка... и что есть на это все наше святое человеческое право!.. Но вот настает утро, оно настает наперекор всему. Всходит солнце. И уползает смерть в свои траншеи. И мы идем домой, уцелевшие, и что же мы видим - над кровавой, вытоптанной землей утренний цветок раскрылся, такой свежий, такой новенький, что больно становится сердцу, и над этой крошечной чашечкой пчела дрожит, прилетела за медом, и в чашечке ей мед приготовлен! Я не знаю, как для вас. А для меня это всегда чудо, всегда. Я останавливаюсь, как дурак, над цветком и над пчелой, и я плачу. Дорогие друзья, я пью за цветок, за пчелу, за чудо жизни, за Олины глаза...

Шеметова берет его руку и целует.

О ф и ц е р ы. Горько!

Гитара.

Г о л о с Ш е м е т о в о й. А это вы помните?

...Шеметова и Бакченин сидят на садовой скамье.

Ш е м е т о в а. Значит, так.

Б а к ч е н и н. Значит, так.

Ш е м е т о в а. Даже не верится, что вместе поедем, вместе приедем, вместе по улицам, вместе в твой дом! Я уже устала от этих разных квартир, что я одна, ты с Арефьевым, видимся урывками, как будто мы тайные любовники... Теперь твой дом - и мой тоже. Мой дом меня ждет в Ленинграде. Мой родной дом...

Б а к ч е н и н. Немножко беспокоюсь, как будет с пропиской. Пока мы не зарегистрированы официально.

Ш е м е т о в а. А, господи. Сходим в милицию, объясним положение.

Б а к ч е н и н. Могут и не прислушаться к нашим объяснениям.

Ш е м е т о в а. Ну, не прислушаются, тогда и будем думать, что делать. Видишь, ты меня уже перевоспитал. Не хочу заранее переживать всякую ерунду. Подумаешь, прописка.

Б а к ч е н и н. Не такая ерунда, как кажется. Это не армия, где все тебе по аттестату положено. Натопаемся по начальничкам.

Ш е м е т о в а. Договорюсь о работе, оформлюсь, приберу комнату, она, наверно, в кошмарном виде...

Б а к ч е н и н. Да уж, могу себе представить. Начиная с того, что стекла выбиты, и достать - проблема.

Ш е м е т о в а. Откуда ты знаешь, что выбиты?

Б а к ч е н и н. По всему Ленинграду выбиты.

Ш е м е т о в а. Ничего, достанем... И поеду за Нюшей. Чтобы сразу там все покончить, одним ударом. Меньше встреч - меньше тяжелых разговоров.