Том 5

— Вот что, Никита, если без шуток, то об этом своем желании забудь.

— Да почему же, Лиза? Мне не хочется, чтобы ты из-за меня гнулась на диване.

— Ничего, диван мягкий и просторный.

— Лиза, вспомни нашу молодость…

— Ну, хватит об этом! Ты должен понять…

Она не сказала, что же должен был понять Никита. Лиза ушла на кухню, и когда открыла дверь, послышался булькающий шум кипящей воды и потянуло запахом мыла. Через час, управившись со стиркой и войдя в комнату, Лиза услышала тихое посапывание — Никита уже спал.

42

Никита проснулся поздно. Ему казалось, что никогда еще, даже в детстве, не спал он так спокойно и так крепко, как в эту ночь. Солнце пробивалось сквозь кружевные занавески, вся комната была залита светом. Никита взглянул на будильник, стоявший на столике недалеко от кровати: было без четверти двенадцать. «Ого, сколько я проспал, день давно разгулялся, а я, как господин какой, все вылеживаюсь, — подумал Никита. — Что-то в хате тихо. Где же хозяйка?»

— Елизавета, ты дома?

Лиза не подавала голоса, значит, дома ее не было. На диване, где она спала, постель убрана, и лежали поглаженные брюки, рубашка, трусы. Рядом, на спинке стула, висел пиджак, почищенный и тоже отглаженный. На стуле — записка: «Молоко и хлеб на столе. Будешь уходить, не забудь положить ключ под камень возле дверей».

Умывшись и одевшись во все чистое, Никита не утерпел и посмотрел в зеркало. «Вот, Никита Андреевич, какой ты сегодня нарядный, как жених, — подумал он, обращаясь сам к себе. — Что значит женские руки, походила возле тебя Лиза, и ты уже на человека похож. Вот только борода все такая же страхолюдная»…

Он поел хлеба с молоком, закурил и, не раздумывая, надел пальто, тоже почищенное, и вышел из хаты. На щеколду повесил замок, а ключ, как и велела Лиза, положил под камень, лежавший возле порога. Давно он уже не выходил на улицу в таком приподнятом настроении. Он будто бы заново народился на свет, и поэтому все, что видел сегодня, казалось ему не таким, каким оно было вчера. И солнце, взобравшись на середину неба, светило как-то уж очень ласково, совсем не по-осеннему и не так, как вчера; и совершенно голые сады во дворах были теперь не такими неуютными, какими они казались Никите вчера, и тень от веток как-то необычайно красиво мережила землю; и сухая листва под ногами шелестела весело, будто нашептывала Никите что-то свое, радостное. Да и направился Никита не за околицу, как направлялся вчера и позавчера, а в центр станицы. Шел неторопливо, поглядывал по сторонам, и как же ему хотелось, чтобы встретился кто-то из знакомых, но говорил бы с ним и понял бы его душевное состояние. Но, как на беду, никто не встречался, и Никита все шел и шел, и опять, как и вчера, не зная, где скоротать день.

Еще в хате, заглянув в зеркало и увидев там бородатую образину, Никита вспомнил слова Лизы: «…ты должен сбрить свою противную бороду, потому что с таким дедом лежать не то что страшно, а стыдно»… — и хотел сразу отправиться к Жану. Теперь же, когда он, обдумывая, куда бы ему податься, очутился на станичной площади и увидел широченные окна парикмахерской, его снова потянуло к Жану. И все же пойти к нему так, вдруг, он не решался. Прошел мимо окна и снова вернулся. Нарочно остановился и в окно увидел, как грузный, широкоплечий мужчина в тесном кителе важно уселся в кресло. Одутловатое его лицо заросло жесткой щетиной, как непрополотое поле бурьяном. И Никите еще больше захотелось сесть в кресло, как этот мужчина в кителе. Видел Никита, как Жан, в белоснежном халате, с огненной, мелко вьющейся чуприной, мастерски накинул на этого мужчину широкую простыню, и так спеленал ею, что из простыни выглядывала одна лишь крупная нечесаная голова.

Никита постоял у окна и ушел, решив сюда не возвращаться. Хотел навестить Евдокима, уже прошел площадь и свернул в знакомый переулок, а в голове будто кто выстукивал молоточком: «…с таким дедом лежать… с таким дедом лежать»… Эти слова остановили Никиту, повернули обратно, и вот он уже снова смотрел в окно и видел, как Жан старательно работал ножницами и как клочки черных волос, падая, пятнили простыню. Нащупав в кармане пятерку, Никита не раздумывая пошел в парикмахерскую. В прихожей стояли красивые, обитые зеленым дерматином кресла, такие же диваны, продолговатый столик был завален газетами и журналами, — Никите казалось, будто он находился не в Холмогорской, а в Степновске. В кресле сидел, поджидая своей очереди, Гриша Колесников, шофер автобазы и давний друг Никиты.

— А! Андронов, здорово! — сказал Колесников. — Твоя очередь за мной, присаживайся. Что, пришел бороду снимать? Правильно!