Том 5. Калина красная

И Егор быстро пошел вон со сцены. И пока шел через зал, терзался, что наговорил директору много слов. Тараторил, как... Извинялся, что ли? А что извиняться-то? Не могу – и все. Нет, пошел объяснять, пошел выкладываться, несознательность свою пялить... Тьфу! Горько было Егору. Так помаленьку и угодником станешь. Пойдешь в глаза заглядывать... Тьфу! Нет, очень это горько.

А директор, пока Егор шел через зал, смотрел вслед ему – он не все понял, то есть он ничего не понял.

Егор шел обратно перелеском.

Вышел на полянку, прошел полянку – опять начался лесок, погуще, покрепче.

Потом он спустился в ложок – там ручеек журчит. Егор остановился над ним.

– Ну надо же! – сказал он.

Постоял-постоял, перепрыгнул ручеек, взошел на пригорок...

А там открылась глазам березовая рощица, целая большая семья выбежала навстречу и остановилась.

– Ух ты!.. – сказал Егор.

И вошел в рощицу.

Походил среди березок... Снял с себя галстук, надел одной – особенно красивой, особенно белой и стройной. Потом увидел рядом высокий пенек, надел на него свою шляпу. Отошел и полюбовался со стороны.

– Ка-кие – фраера! – сказал он. И пошел дальше. И долго еще оглядывался на эту нарядную парочку. И улыбался. На душе сделалось легче.

Дома Егор ходил из угла в угол, что-то обдумывая. Курил. Время от времени принимался вдруг напевать: «Зачем вы, девушки, красивых любите?» Бросал петь, останавливался, некоторое время смотрел в окно или в стенку... И снова ходил. Им опять овладело какое-то нетерпение. Как будто он на что-то такое решался и никак не мог решиться. И опять решался. И опять не мог... Он нервничал.

– Не переживай, Егор, – сказал дед. Он тоже похаживал по комнате – к двери и обратно, сучил из суровых ниток леску на перемет, которая была привязана к дверной скобке, и дед обшаркивал ее старой рукавицей. – Трактористом не хуже. Даже ишо лучше. Они вон по сколь счас выгоняют!

– Да я не переживаю.

– Сплету вот переметы... Вода маленько посветлеет, пойдем с тобой переметы ставить – милое дело. Люблю.

– Да... Я тоже. Прямо обожаю переметы ставить.

– И я. Другие есть – больше предпочитают сеть. Но сеть – это... поймать могут, раз; второе: ты с ей намучаешься, с окаянной, пока ее разберешь да выкидаешь – время-то сколько надо!

– Да... Попробуй покидай ее. «Зачем вы, девушки...» А Люба скоро придет?

Дед глянул на часы.

– Скоро должна придтить. Счас уж сдают молоко. Счас сдадут – и придет. Ты ее, Егор, не обижай: она у нас – последыш, а последышка жальчее всех. Вот пойдут детишки у самого – спомнишь мои слова. Она хорошая девка, добрая, только все как-то не везет ей... Этого пьянчужку нанесло – насилу отбрыкались.

– Да, да... С этими алкашами беда прямо! Я вот тоже... это смотрю – прямо всех пересажал бы чертей. В тюрьму! По пять лет каждому. А?

– Ну, в тюрьму зачем? Но на годок куда-нибудь, – оживился дед, – под строгий изолятор – я бы их столкал! Всех, в кучу!

– А Петро скоро приедет?

– Петро-то? Счас тоже должен приехать... Пущай посидят и подумают.

– Сидеть – это каждый согласится. Нет, пусть поработают! – подбросил жару Егор.

– Да, правильно: лес вон валить!

– В шахты! В лес – это... на чистом-то воздухе дурак согласится работать. Нет, в шахты! В рудники! В скважины!

Тут вошла Люба.

– Вот те раз! – удивилась она. – Я думала, они только ночью приедут, а он уж дома.

– Он не стал возить директора, – сказал дед. – Ты его не ругай – он объяснил почему: его тошнит на легковушке.

– Пойдем-ка на пару слов, Люба, – позвал Егор. И увел ее в горницу. На что-то он, похоже, решился.

В это время въехал в ограду Петро на своем самосвале, и Егор пошел к нему. Он так и не успел сказать Любе, что его растревожило.

Люба видела, как они о чем-то довольно долго говорили с Петром, потом Егор махнул ей рукой, и она скоро пошла к нему. Егор полез в кабину самосвала, за руль.

– Далеко ли? – спросил дед, который тоже видел из окна, что Петро дал машину, а Егор и Люба собрались куда-то ехать.

– Да я сама толком не знаю... Егору куда-то надо, – успела сказать Люба на ходу.

– Любка!.. – хотел что-то еще сказать дед, но Люба хлопнула уже дверью.

– Чего он такое затеял, этот Жоржик? – вслух подумал дед. – Это что за жизнь такая чертова пошла – вот и опасайся ходи, вот и узнавай бегай...

И он скоренько тоже пошел на половину сына – спросить, куда это Егор повез дочь, вообще, куда они поехали?

– Есть деревня Сосновка, – объяснял Егор Любе в машине, когда уже ехали, – девятнадцать километров отсюда...

– Знаю Сосновку.

– Там живет старушка, по кличке Куделиха. Она живет с дочерью, но дочь лежит в больнице.

– Где это ты узнал-то все?

– Ну, узнал... я был сегодня в Сосновке. Дело не в этом. Меня один товарищ просил попроведать эту старуху, про детей ее расспросить – где они, живы ли?

– А зачем ему – товарищу-то?

– Ну... Родня она ему какая-то, тетка, что ли. Но мы сделаем так: подъедем, ты зайдешь... Нет, зайдем вместе, но расспрашивать будешь ты.

– Почему?

– Ты дай объяснить-то, потом уж спрашивай! – повысил голос Егор. Нет, он, конечно, нервничал.

– Ну-ну! Ты только на меня не кричи, Егор, ладно? Больше не спрашиваю. Ну?