Читаем Том 5. Литургия мне полностью

Поэзия, художественная проза и театр – три области, завоеванные этим наиболее чистым представителем у нас символизма. Впрочем, теперь мало кого может интересовать, символист ли Сологуб, когда он просто Сологуб, один из задушевнейших и подлиннейших поэтов. Принадлежность к школе нужна для самооправдания пушечного мяса или для партийных выступлений. Время сражений и побед для символизма давно прошло, и Сологуб остался чистым и независимым поэтом. Книги его стихов не резко отличаются одна от другой, за исключением фабулисти-ческих баллад (вроде «Нюренбергского палача»), одно стихотворение близко станет к другому. Редкое впечатление однородности, слитности, органичности. И это общее прежде всего нас пленяет, как в широкой реке мы любуемся плавным течением массы, а не отдельными всплесками, белыми барашками волн. Если допустимы аналогии, поэзию Сологуба можно сравнить не с музыкой, не с человеческими чертами, а с пейзажем. Важные и меланхолические дали, туманные холмы, спящие воды, фиолетовые сумерки как на полотнах Пуссена. И в них тихо дышит какое-то властное большое сердце. Это дыхание не ослабевает и так ровно, что мы сами не замечаем, как изменяется поэт, как от борьбы против солнца, солентического самоутверждения, почти неприятия мира мы спокойно доплываем до «Очарования земли». Несмотря на то что книга написана почти сплошь в одной форме (триолеты), она так неутомительна, полна и насыщенна, голос поэта стал настолько благословляющим – что невольно просится слово «чудо». Поэт так постепенно чертил свои магические круги, что мы, завороженные, и не заметили, куда он нас завел, в какую чудесную и благостную страну. Но верность туманам осталась:

Какая нежная интимность,  –Туман, приникнувший к земле!

На этих сумеречных высотах поэт и пребывает, созерцая преображенную Дульцинею.

В романах и рассказах Сологуб имеет дело с не очищенной еще Альдонсой. В нем просыпается сатирический бытописатель, идущий по линии Гоголя. И бессмертный роман «Мелкий бес» дает нам не только типы, но характер типов – «передоновщину», которая может стать рядом с карамазовщиною и «Мертвыми душами». Но Альдонса житейской прозы не так послушна волшебной флейте, она строптива и упряма. Великолепные картины мелкой, пошлой мещанской жизни плохо поддаются преображению, так что, когда в прозе Сологуба являет лик свой Дульцинея, царящая в его стихах, часто выходит отвлеченность и устаревшее декадентство. Впрочем, положительные явления и тоска всегда выходят хуже, из спокойной и счастливой жизни никак не выкроишь не только драмы, но и комедии. В сатирических сказочках Сологуб выработал особый стиль лаконического памфлетиста, свойственный только ему.

В период Театра В. Ф. Комиссаржевской на Офицерской новая тогда литература вступила в живое и тесное сношение с театральным миром. Может быть, именно этому театру и Вс. Э. Мейерхольду мы обязаны театром Блока, Ремизова и Сологуба. Но пьесы Сологуба («Победа смерти» и «Паж Жеан и Ванька ключник») поставлены были уже позднее Ф. Ф. Комиссаржевским. Большим событием в искусстве и смелостью со стороны В. А. Теляковского, Мейерхольда и Головина была постановка в Александрийском театре пьесы Сологуба «Заложники жизни». Как работа Мейерхольда эта постановка была из средних (особенно «дульцинейные» места), но брешь в репертуаре Александрийского театра была сделана. Упомяну о постановке в Московской студии «Узора из роз», шуточной пьесы «Ночные пляски» и, насколько я знаю, не поставленной еще трагедии «Дар мудрых пчел», одном из лучших произведений Сологуба.

Как безукоризненный переводчик Сологуб работал над вещами, очень близкими ему по духу, вроде поззии Верлена, драм Клейста и неоромантической пьесы Штукена «Рыцарь Гован».

Органически ведя свою, независимую и одинокую линию, Сологуб достиг уже светлых и благостных высот, откуда открываются совершенно новые пути жизни и искусства. До них доходят люди большого творческого духа и сердца живого, не очерствевшего среди испытаний и страданий.

Личное свое почитание и любовь шлю туда, не зная, дойдет ли мой голос до тех волшебных вершин.

Комментарии

Пьесы «Победа смерти», «Дар мудрых пчел», «Любви», «Ванька ключник и паж Жеан», «Ночные пляски» публикуются по изд.: Сологуб Ф. Собрание сочинений. Т. 8. СПб.: Шиповник, 1910 в последовательности, избранной автором.

Мистерии

Литургия Мне*

Весы. 1907. № 2. Отд. изд.: М., 1907. Печ. по этому изд.

Литургия – главное христианское богослужение, на котором совершается таинство причащения (евхаристия), а также отпущение грехов кающимся.

Мистерия – жанр драматических представлений из священной истории. Возник в XI в. под влиянием тайных религиозных церемоний, воспроизводившихся древними греками в форме сценических действ. Первые мистерии записаны в эпоху Раннего Ренессанса (XV в.). Русские мистерии появились при царе Алексее Михайловиче (XVII в.) в виде школьных драм.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ф.Сологуб. Собрание сочинений в восьми томах

Похожие книги

Пятеро
Пятеро

Роман Владимира Жаботинского «Пятеро» — это, если можно так сказать, «Белеет парус РѕРґРёРЅРѕРєРёР№В» для взрослых. Это роман о том, как «время больших ожиданий» становится «концом прекрасной СЌРїРѕС…и» (которая скоро перейдет в «окаянные дни»…). Шекспировская трагедия одесской семьи, захваченной СЌРїРѕС…РѕР№ еврейского обрусения начала XX века.Эта книга, поэтичная, страстная, лиричная, мудрая, романтичная, веселая и грустная, как сама Одесса, десятки лет оставалась неизвестной землякам автора. Написанный по-русски, являющийся частью СЂСѓСЃСЃРєРѕР№ культуры, роман никогда до СЃРёС… пор в нашем отечестве не издавался. Впервые он был опубликован в Париже в 1936 году. К этому времени Катаев уже начал писать «Белеет парус РѕРґРёРЅРѕРєРёР№В», Житков закончил «Виктора Вавича», а Чуковский издал повесть «Гимназия» («Серебряный герб») — три сочинения, объединенные с «Пятеро» временем и местом действия. Р' 1990 году роман был переиздан в Р

Антон В. Шутов , Антон Шутов , Владимир Евгеньевич Жаботинский , Владимир Жаботинский

Классическая проза / Русская классическая проза / Разное / Без Жанра / Проза
Кольцо Сатурна
Кольцо Сатурна

Русская фантастическая проза Серебряного века все еще остается terra incognita — белым пятном на литературной карте. Немало замечательных произведений как видных, так и менее именитых авторов до сих пор похоронены на страницах книг и журналов конца XIX — первых десятилетий XX столетия. Зачастую они неизвестны даже специалистам, не говоря уже о широком круге читателей. Этот богатейший и интереснейший пласт литературы Серебряного века по-прежнему пребывает в незаслуженном забвении.Антология «Фантастика Серебряного века» призвана восполнить создавшийся пробел. Фантастическая литература эпохи представлена в ней во всей своей многогранности: здесь и редкие фантастические, мистические и оккультные рассказы и новеллы, и образцы «строгой» научной фантастики, хоррора, готики, сказок и легенд. Читатель найдет в антологии и раритетные произведения знаменитых писателей, и труды практически неведомых, но оттого не менее интересных литераторов. Значительная часть произведений переиздается впервые. Издание дополнено оригинальными иллюстрациями ведущих книжных графиков эпохи и снабжено подробными комментариями.

Георгий Владимирович Иванов , Георгий Тихонович Северцев-Полилов , Евгений Николаевич Опочинин , Евгений Опочинин , Ефим Евграфович Горин , Сергей Владимирович Михеев , С. Михеев

Приключения / Русская классическая проза / Ужасы / Ужасы и мистика / Прочие приключения
Пнин
Пнин

«Пнин» (1953–1955, опубл. 1957) – четвертый англоязычный роман Владимира Набокова, жизнеописание профессора-эмигранта из России Тимофея Павловича Пнина, преподающего в американском университете русский язык, но комическим образом не ладящего с английским, что вкупе с его забавной наружностью, рассеянностью и неловкостью в обращении с вещами превращает его в курьезную местную достопримечательность. Заглавный герой книги – незадачливый, чудаковатый, трогательно нелепый – своеобразный Дон-Кихот университетского городка Вэйндель – постепенно раскрывается перед читателем как сложная, многогранная личность, в чьей судьбе соединились мгновения высшего счастья и моменты подлинного трагизма, чья жизнь, подобно любой человеческой жизни, образует причудливую смесь несказанного очарования и неизбывной грусти…

Владимиp Набоков , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века / Русская классическая проза / Современная проза