Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Поэма «Руодлиб» замечательна соединением всех трех пластов средневековой европейской культуры: рыцарского, клерикального и народного. Виднее всего это в образе главного героя. Руодлиб прежде всего — образец рыцарских добродетелей. Точнее, добродетелей рядового рыцаря: он не богатырь и даже не вельможа, на царей и знать поэма смотрит снизу вверх. Руодлиб верно служит всем своим сеньорам и терпеливо ждет от них ответной верности. Он богобоязнен: на первой странице поэмы он молит Господа о помощи, выезжая в дальний путь, на последней — вместе с матерью благодарит Господа за все хорошее и худое. Он благороден с побежденными: «Будь в сражении лев, но будь в отмщении агнец» (и таков же чтимый им «большой царь»). Побежденного графа он с честью доставляет к своему государю, но гонит перед ним толпу захваченных пленных, чтобы тот видел и угрызался сердцем. Он вызывает общее уважение не тщеславием, а скромностью: рыцари «большого царя», дивясь, что за десять лет верной службы он заработал «лишь на прокорм и платье», восклицают: «Так не поистине ль он есть столп всего нашего царства?!» Он искусен на охоте, щедр в застолье, изящен в обхождении, играет на арфе. (Но реалистически неграмотен: письмо матери ему читает «чтец».)

Замечательно, что все это — добродетели не военного, а мирного времени. Главная рыцарская доблесть — боевая — мало трогает стихотворца-монаха. Правда, описание победы Руодлиба над войсками соседнего царства просто не сохранилось, но и без этого в поэме было много случаев помянуть его храбрость и удаль, а сочинитель этого не делает. Ему, лицу духовному, ближе к сердцу не храбрость, а мудрость, щедрость и красота: он без удержу любуется царскими дарами, придворной утварью, драгоценностями, одеждами, забавами. Хоть герой и неграмотен, он учен: на охоте и в рыбной ловле он делает чудеса, потому что пользуется удивительной травкой буглоссой, описанной Плинием. А когда «большой царь», отпуская, спрашивает его, что предпочтет он в награду, богатство иль мудрость, Руодлиб отвечает: мудрость, потому что «лучше лишиться добра, чем лишиться здравого смысла»: где богатство, там и зависть, и обман, и вражда, а где мудрость, там ею можно добыть и богатство. И царь, славный «агнчею кротостью и софийною мудростью», дарит ему двенадцать известных нам мудрых советов и лишь в придачу к ним — пару хлебов с незаметным золотом.

При всех этих добродетелях, светских и духовных, герой совсем не кажется отвлеченно-идеализированным. Это оттого, что общий том поэмы — бытовой, приземленный, богатый житейскими подробностями, местами даже шутливый. Такого красочного изображения крестьянского быта, с которым сталкивается герой, европейская литература не знала и через триста лет. Возвышенные тирады встречаются — похвалы Руодлибу, похвалы государю, — но лишь изредка и только в устах действующих лиц. Школой высокого стиля для латинского средневековья была античная поэзия — здесь заимствований из нее нет почти совершенно. Напротив, главный источник неизвестного автора — фольклор, причем не только немецкий: параллели к истории с рыжим отыскиваются и в славянских, и в кельтских сказках. От этого Руодлиб наряду со своими рыцарскими и человеческими качествами приобретает еще и качества сказочного героя — здравомысленного, простодушного и удачливого. До сверхчеловеческих доблестей и добродетелей, которыми будут сверкать рыцарские романы сто и двести лет спустя, здесь еще очень далеко.

На русском языке поэме «Руодлиб» посвящена малотиражная монография Т. К. Сулиной (Первый роман в средневековой литературе Европы. М.; Калуга, 1994) — обстоятельная и добросовестная, хотя слишком замыкающая свой кругозор немецким культурным материалом. (Давняя склонность немецких исследователей видеть в таких памятниках, как «Руодлиб», не интернациональную средневековую латинскую литературу, а «немецкую литературу на латинском языке», хорошо известна.) Несколько отрывков в переводе М. Е. Грабарь-Пассек были напечатаны в антологии «Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков» (М., 1972). В подлиннике поэма написана гексаметром с постоянными внутренними «леонинскими» рифмами («Жил-был некогда встарь родовитый доблестный рыцарь…») — передать эти разноударные рифмы в переводе нам не удалось.

I. [Руодлиб отъезжает на службу к чужому царю]