Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Общая закономерность: цезурное и стиховое окончания должны контрастировать. В «Жизни Алексея» все стиховые окончания женские (изредка — рифмующие с ними дактилические); в противоположность этому 89 % цезурных окончаний — мужские («Разрыдалась в три ручья…») и только 11 % — женские («От великого от горя…»). В «Сыновьях Аймона» все стиховые окончания мужские; в противоположность этому 99 % цезурных окончаний — женские и, вдвое реже, дактилические («Пришли четыре брата…», «Лицо Рено меняется…»). В «Короновании Людовика» 92 % стиховых окончаний тоже мужские; в противоположность этому 98 % цезурных окончаний — женские и, более чем двое реже, дактилические. Даже в расшатаннейшем «Паломничестве Карла…» 85 % стиховых окончаний тоже мужские, и, в противоположность этому, 98 % цезурных окончаний — женские и дактилические.

Исключения из этой общей закономерности — «Алисканс», «Роланд отказывается трубить», «Смерть Роланда» и «Смерть Альды». Здесь оба полустишия имеют почти одинаковое распределение окончаний: соотношение мужских, женских и дактилических окончаний всюду приблизительно равно 35: 45: 20 (только во втором полустишии «Смерти Роланда» — 59: 39: 2). От этого полустишия теряют связь и приобретают как бы самостоятельное существование. Можно думать, что эти отрывки переводились приблизительно одновременно, на одной ритмической инерции.

Что касается тирад, переведенных строгим 10-сложником, то все они, числом 12, имеют только мужские окончания: видимо, это помогало поэту вести трудный счет слогов в бесцезурном 10-сложии. Что касается тирад, переведенных расшатанным 10-сложником, то из них 4 имеют сплошные мужские окончания, 7 — женские и 1 — дактилические (тирада 190 из наиболее расшатанной части: «Нет угомону на племя язычников…»). Только дважды среди женских окончаний возникают два дактилических (в тираде 191, тоже из наиболее расшатанной части). Может быть, здесь, где счет слогов меньше сковывал внимание поэта, в нем оживала память о традиционном русском белом 5-стопном ямбе с преобладанием женских окончаний (так переводили «Роланда» Алмазов и Делабарт).

Во французском оригинале, как в 10-сложниках, так и в 12-сложниках, тирады связаны ассонансами: все ударные гласные в концах строк одинаковы, а окружающие согласные безразличны. В русской поэзии не существовало такой традиции созвучий; эксперименты символистов в этом роде были единичны, а для перевода французского эпоса (несколько отрывков из «Песни о Роланде» 5-стопным ямбом) такие ассонансы употребил лишь однажды С. Пинус[216]. Поэтому Мандельштам экспериментировал с ними самостоятельно и на разный лад.

«Жизнь святого Алексея» в оригинале написана 5-стишиями, каждое на свой ассонанс. Мандельштам заменяет их рифмами, парными и тройными; 7 раз парная и тройная рифма совпадают с 5-стопием оригинала, в остальных случаях свободно перекидываются через границы 5-стиший. Три строки остались незарифмованными, первая пара («…он света не взвидел… бороду теребит») и в середине («…печаль меня снедала», неожиданный пушкинизм). Рифмы сильно расшатанные (ныне — внидет, плещет — женщина, Фортуна — юноша) — больше, чем в оригинальных стихах Мандельштама 1922 года: видимо, это средство передачи архаики.

«Сыновья Аймона» в оригинале написаны ассонированными тирадами — Мандельштам заменяет их чередованием парных мужских рифм (память о позднейшем парнорифмованном александрийском стихе?). Мужские рифмы меньше поддаются расшатыванию, потому такие случаи, как молвь — кровь и хрящ — в ушах, здесь реже. Концовка отмечена тремя двустишиями на одну рифму — я и потом трехстишием на вид — висит — сквозит.

В «Короновании Людовика» и в «Алискансе» систематическая рифмовка исчезает, остаются только непериодически возникающие пучки рифм. Рифмы становятся еще более неточными: Людовика — приготовили, гром — зерно — днем — добро, госпожа — дышать — сбежала — свежа, щели вам — Вильгельм — весельем, шутите — чуточки — трусите — ученика — ключика — нахлобучили — лучше — созвучны — поручится: так рифмовал разве что Эренбург в 1919 году, когда Мандельштам соседствовал с ним в Киеве. Границы между такими неточными рифмами и настоящими романскими ассонансами (хотел — небес — грех…), вовсе не учитывающими согласных, очень расплывчаты. Приблизительно можно считать, что в «Алискансе» 64 % рифмованных стихов плюс 31 % ассонированных, а в «Короновании…» 27 % рифмованных плюс 15 % ассонированных.