Том 5. Рукопись, найденная в ванне. Высокий замок. Маска

В открытых дверях мелькали силуэты проходивших по коридору — никто не обращал внимания на мои вопли, напрасно я возвышал их до фальцета; охрипнув вконец, ослабевший, я обвис на стуле и только хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Кто-то подошел ко мне сбоку, мелькнул белый халат, кто-то тянул меня за рукав пиджака, я глянул в чье-то лунное лицо за стеклами очков, почувствовал укол на сгибе локтя, горячая струйка проникла в глубь моих вен...

— Ну, пошел! — закричал я угасающим голосом. — Спасибо, убийцы, спасибо!..

Сознание возвращалось ко мне постепенно, этапами. Я был громаден. Не в том смысле, что стал великаном — мое тело не увеличилось, но я сам, сознающий и мыслящий, стал пространством, не меньшим, чем то, что меня окружало, а может, и большим. Хотя я не двигал пальцем, громадность моего нутра царила над мириадами этажей белого лабиринта, а я, укрывшись в теплом закутке своего естества, за его могучими стенами, с бесконечной снисходительностью вспоминал о недавних тревогах...

Постепенно я уменьшился, наглухо законопатил себя и вроде бы вернулся. Я чувствовал, что лежу на твердом, не слишком удобном ложе; пошевелил пальцами — они слипались; я вспомнил про чай, которым меня поливали, — не иначе как переслащенный. Я поднял голову. Она была на удивление легкая и ходила на шее свободно, словно прикрученная кое-как. Потрогал лоб, лицо и, с тревогой почувствовав, как кровь отливает от мозга, сел, прислонившись к холодной кафельной стене.

Это была не ванная. Я полусидел на довольно высокой, обитой клеенкой кушетке, в длинной и узкой комнате с белыми крашеными стульями и занавеской в углу; за ней виднелся край небольшого письменного стола. У изголовья кушетки стояла стеклянная коробка с лекарствами и шприцем, на вешалке белели халаты, возле них, в маленьком шкафчике, сверкали хирургические инструменты. «Медицинский кабинет», — подумал я, и тотчас перед глазами встала сцена у Эрмса. Ага, значит, меня не арестовали, а только лечат? Может, что-нибудь из этого выйдет?

Я потихоньку размышлял — я был какой-то одуревший; меня, например, заинтересовало, почему на столике я вижу только десять бутылочек, тогда как их должно быть девятнадцать, — хотя в то же время я знал, что это лишено смысла.

Кто-то смотрел на меня поверх занавески, мелькнула чья-то макушка и блик света в очках — я узнал врача, который делал мне укол.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, появившись в проходе между стеной и столом.

— Хорошо.

Он был в белом халате, маленький, пухлый, живой, деликатный, с румянцем на щеках. Черные глаза за стеклами толстых роговых очков сверкали умом, на подбородке у него была ямочка, а нос походил на толстую пуговицу. В разрезе халата красовался изящный, в зеленый горошек, галстук; когда он приблизился, там, глубже, я разглядел кант гимнастерки. Это меня заморозило. Он ничего не заметил; поставил возле кушетки низкую табуретку, уселся, взял меня за запястье, посчитал пульс, потом посмотрел мне в глаза.

— Я здоров, — сказал я, когда он ухватил пальцами розовую резину стетоскопа, торчавшего из верхнего кармана халата.

— Теперь уже да. — Голос у него был приятный, гладкий. — Вы, конечно, все помните?

— Да.

— Прекрасно! Значит, дело идет на поправку. Вы переживаете теперь сложный и, безусловно, нелегкий период — адаптация, новое окружение, специфика условий труда, не так ли? Многое вас неприятно поражает, а тут еще печать тайны, психика наша упряма, стоит ей коснуться чего-то огражденного запретом, как она уже порывается это опрокинуть, послать ко всем чертям, даже уничтожить, — реакция как нельзя более естественная, хотя в уставном отношении, гм, неадекватная... Ну, что ж... Мы вам поможем.

— Это как же? — спросил я. На мне были брюки и рубашка, туфли кто-то успел снять, пиджак висел на стене; немного смущали меня стопы в одних носках, свисавшие с края кушетки.

— О, ведь вы человек разумный, толковый... — сказал он с улыбкой. На левой щеке появилась ямочка. — А что влечет за собой разум? Скептицизм. Вполне естественная реакция. Что ж... мы не всемогущи, просто — если вы, конечно, позволите — мы с вами побеседуем, непринужденно, в частном порядке... Или вы хотели бы сначала умыться? Искупаться?

— И верно, — ответил я, — я весь липкий от этого чая...

— Ах, не будем об этом, скажу вам только — майор об этом просил, — он превосходно вас понимает, и, само собой, это не повлечет за собой никаких служебных последствий...

— Что? — хмуро спросил я.

Он заморгал.

— Ну, как же, эта сцена... помните? Вы разнервничались, вспылили — вследствие определенных неудач, — я не знаю, конечно, в чем там было дело, и ни о чем не спрашиваю — майор только просил передать вам слова ободрения. Он вас действительно ценит, также и в частном порядке...

— Вы что-то говорили о купании... — прервал я его, начиная вести себя отчасти на манер того провокатора в ванной. Я слез с кушетки и убедился, что чувствую себя вполне хорошо. Наркотик — или что там еще мне впрыснули — улетучился без следа.