Том 6

— Оставляя в стороне талант, как условие первейшее и обязательное, что вы еще считаете необходимым для успешного литературного творчества?

— Некий генетический код плюс жизненный опыт, одержимость и бесконечное стремление к непостижимой форме. При всей собранности необходима полная внутренняя раскованность, признавая лишь одну тиранию — мысли и образа. Нужны огромное терпение, трудоспособность и тщание. И наконец, совершенно необходима глубокая и широкая духовная культура, образованность, если хотите. Чтобы нести в себе хотя бы частицу писательского апостольства, нужно много знать, много учиться и делать самого себя всю жизнь.

— Вы много ездили по свету. К каким умозаключениям вы пришли в процессе этих странствий?

— Я убежден, что все прогрессивные писатели мира должны объединить усилия, чтобы остановить зловещее наступление так называемой массовой культуры, которая ведет к оскудению и омертвению души. Нужно сообща спасать и защищать человеческое в человеке, спасать его от жестокости, насилия, низкопробного секса, буйства порнографии, заполонивших западную литературу и экран.

Опасаюсь, что человечество рискует заблудиться на перекрестках машинной цивилизации, особенно имея такие «путеводные звезды», как сверхпотребление и «массовая культура». Прежде всего нужно думать и страдать о цивилизации души, а «цивилизация вещей» — дело второстепенное. Для меня цивилизованность — это когда человек душой светел и разумом ясен, когда он не знает ни зависти, ни равнодушия, ни алчности.

Вас немало переводят за рубежом. Как вы к этому относитесь?

— Когда-то это льстило моему молодому тщеславию. Сейчас я самолюбивых этих восторгов уже не испытываю. Кстати, книги на Западе и читаются и покупаются совсем иначе, чем у нас. Чтобы быть там знаменитым, не всегда надо быть серьезным писателем, достаточно быть ловким мастером комиксов и подделок под искусство. Я давно понял, что самое главное для художника, откуда бы родом он ни был, сказать свое слово в своем доме. И слава дорога прежде всего на родине, на земле отцов своих.

— Вас не однажды упрекали в пессимизме. Ваш «Выбор», по-моему, печальный роман, тревожная книга…

— Думаю, что трагические концовки совсем не равнозначны пессимистическому финалу. Да, литература должна разрубать лед сознания. И вот еще что: пессимизм — не такая уж плохая штука в истинном понимании этого слова. Он побуждает к действию, которое сегодня необходимо, потому что мир далеко не так хорош, как следовало бы ему быть. В фальшивом оптимизме есть нечто снотворное, наркотическое, усыпляющее.

— Большие писатели постоянно думали о том, что может спасти человечество. Толстой считал, что всепрощение, Достоевский — красота. А ваше мнение?

— Отвечать мне на этот вопрос в таком контексте нескромно. Но, если отключиться от столь обязывающего соседства с великими, то я думаю вот что.

Мир должно спасти осознанное людьми чувство общей человеческой хрупкости и уязвимости. Все мы живем под одним небом, на одной земле под угрозой равной для всех опасности и гибели. Причем источником зла являются не слепые силы стихии, а сам же человек. Всемирная история, к сожалению, мало чему учит, а некоторых не учит совсем. Современный писатель должен быть подобен колоколу в смертельной беде человечества. Он должен будить и звать: очнитесь, оглянитесь вокруг и вдумайтесь, как и чем мы живем! Писатель призван страдать болью всех людей, отвергая неправоту и унижение человека человеком. И должен будить в душах людей лучшее: чувство справедливости и доброты, ибо нет ничего на свете выше этих качеств.

— Итак, подводя итоги: вы глубоко верите в добрые силы литературы и не теряете надежд на будущее человечества?

— Разумеется, да. Иначе зачем бы я дал это интервью?

Июль 1981 г.

Современный художник (Выступление на VII съезде писателей СССР)

Я не сомневаюсь, что современный художник окунает кисть в свет, солнце, воздух, но вместе с тем в грязь, в кровь, в страдания людские, схватывая неоднозначное время. Истина лежит в природе, правда — в человеке, горькая, многоликая, заявляющая о его скорбном несовершенстве.

Гениальные греки оставили в мраморе безмятежный ритм пластики, спокойной красоты человеческого тела, зная и надеясь, что в его прекрасных линиях проявляется Душа.

Должен ли художник создавать идеал, поклоняясь ему, рабски следуя избранному методу и образцу? Пожалуй, нет: искусство не должно стремиться к симметрии, что есть всего лишь привычка ума. Литература — дочь памяти, без которой исчезнет прошлое и наступит леность и покорность сознания. Соединяя прошлое и настоящее, память формирует подлинное время действительности.

Как это ни печально, конечно, для часовых от формальной эстетики, охраняющих догмы, но таланты заразили словесность индивидуальным произволом, чувствуя себя неподкупными свидетелями, судьями и адвокатами одновременно.