— Довольно, мой милый, — нетерпеливо перебил его хозяин, -7 На вкус матроса от этой песни слишком несет аркадским пастушком. Спой нам о море и его радо¬ стях. Ударь по струнам так, чтобы повеселить сердце моряка. Но юноша безмолвствовал; может быть, ему не нра¬ вился приказ, а может, он не в силах был его выпол¬ нить. — Что с тобой, Родерик? Ужели муза покинула тебя? Или память ослабела? Как видите, ребенок что-то упря¬ мится: он хочет петь лишь о любви и о солнце или не петь вовсе... Играйте громче, ребята, больше жизни, я сам буду петь в честь нашего судна. Оркестр почувствовал настроение своего господина и стройно заиграл бодрое вступление, подготовившее слу¬ шателей к песне Корсара. Мягкие, ласкающие интонации, часто проскальзывавшие в его голосе, не обманули слуша¬ телей. Этот сильный, глубокий голос был красив и мело¬ дичен. Слова, очевидно, сочинил он сам; они были про¬ никнуты духом его опасного ремесла и говорили о его собственных склонностях и вкусах. «Всем якорь поднимать!» — Дан грозным голосом приказ. Команда принялась за дело, И песня хриплая тотчас Над бурным морем полетела. Пора. Безродные бродяги Подхватывают клич отваги: «Всем якорь поднимать!» На горизонте паруса! Мужайся, правь врагу навстречу, Будь настоящим моряком. Готовясь в роковую сечу, Любимых помяни тайком. Пускай наполнит ветром парус, Пускай волны смирится ярость. На горизонте — паруса! Виктория! Ура! Мы победили, не рыдай Над другом в безутешном горе, На небе ждет героя рай, Его могила — в синем море. Пой веселей. Содвинем кружки В шумливой праздничной пирушке. Виктория! Ура! 728
Он кончил петь и поднялся, не дожидаясь похвал, ко¬ торые должны были последовать за исполнением; предло¬ жив дамам пользоваться услугами оркестра, когда им бу¬ дет угодно, он пожелал им спокойной ночи и приятных снов и удалился в нижнее помещение, намереваясь, оче¬ видно, тоже лечь спать. Сколь ни были миссис Уиллис и Джертред заинтри¬ гованы и даже пленены этой необузданностью страстей, но после его ухода в их душной темнице словно пах¬ нуло свежим воздухом. Гувернантка окинула воспитан¬ ницу взглядом, в котором нежность мешалась с беспо¬ койством; но обе молчали, ибо легкий шорох у двери напоминал им, что они еще не одни. — Не хотите ли еще музыки, сударыня? — спросил наконец Родерик, робко выступая из темноты. — Если желаете, я могу убаюкать вас песней, но я не в силах петь, когда он требует веселья, которое мне не по душе. Чело гувернантки потемнело, и она готова была отве¬ тить резким отказом, но жалобный тон и униженная поза юноши смягчили ее сердце; нахмуренный лоб раз¬ гладился, и лишь во взгляде, сменив материнскую тре¬ вогу, засветился укор. — Родерик, — сказала она, — я надеялась, что мы больше не увидим тебя сегодня. — Вы слышали гонг? Он может быть так весел, мо¬ жет распевать свои чудные песни в хорошую минуту, но вы еще не видели, каков он в гневе. — Ужели гнев его столь страшен? — Может быть, я боюсь его больше, чем другие, но для меня нет ничего ужаснее, чем одно его недоброе слово. — Он груб с тобой? — Никогда. — Ты противоречишь себе, Родерик. То он суров, то нет. Разве ты не сказал, что в минуту раздражения он ужасен? — Да, потому что теперь он переменился. Когда-то он вовсе не задумывался и н'е выходил из себя, но с не¬ давних пор он сам не свой. Миссис Уиллис ничего не ответила. Язык мальчика был ей куда более понятен, чем е$ любопытной, но ничего не подозревающей спутнице, ибо в тот момент, когда она сделала мальчику знак удалиться, Джертред выразила 729'