Том 6

мужем, она может считать, что должность дуэньи оста¬ нется за ней пожизненно! — Вы забываете, Луис, — ответила Мерседес, смеясь над причудливостью своей мысли, — что если мужу по сердцу дуэнья, которую не выносил влюбленный, то влюбленному может понравиться дуэнья, которую муж не пустит и на порог! — О черт! Такая головоломка не для Луиса де Бо- бадилья! Я привык думать и говорить просто. Мне ясно одно, и это я готов без всяких ухищрений доказать всем докторам .Саламанки и всем рыцарям на свете, будь то христиане или неверные: вы самая прекрасная, самая бла¬ городная, самая чистая и добродетельная девушка во всей Испании, и я люблю и чту вас так, как ни один человек на свете еще не любил и не чтил своей избран- йицы! Слова восхищения всегда сладостны для женских ушей, тем более, когда их произносят, с такой пылкостью, как Луис. Позабыв обо всем, что говорила ей дуэнья, Мер¬ седес упивалась этими словами, каждое из которых на¬ ходило отклик в ее сердце. Однако девичья застенчивость и слишком малый срок, прошедший с того дня, когда они впервые поведали друг другу о своих чувствах, мешали ей ответить столь же откровенно. — Я слышала, — сказала она, — что все юные рыцари, мечтающие блеснуть своим искусством на турнирах, го¬ ворят то же самое о своих дамах сердца, надеясь, что кто-нибудь их опровергнет и тогда им представится бла¬ гоприятный случай показать свою доблесть и просла¬ виться. — Я это говорю только здесь, Мерседес, и мои слова никогда не выйдут за стены этой комнаты, разве только если какой-нибудь наглец осмелится оскорбить вас дерз¬ ким взглядом! Мы ведь живем не во времена странству¬ ющих рыцарей и трубадуров, когда мужчины совершали столько безумств, что казались еще хуже, чем были на самом деле. Тогда рыцари больше рассуждали о любви, теперь говорят меньше, а чувствуют глубже и сильнее. Но, кажется, я сам пустился в нравоучения, достойные Пепиты! Не смейтесь над Пепитой, Луис! — упрекнула юно¬ шу Мерседес. — Если бы не ее доброта, вы бы сейчас не могли так свободно говорить со мной и глядеть на меня*. 143

Кстати, о том, что вы называете нравоучениями Пепиты. На самом деле это подлинные слова благороднейшей доньй Беатрисы де Кабрера маркизы де Мойя, урожден¬ ной Бобадилья, если не ошибаюсь. — Ну полно, полно! Мне все равно, чьи это слова, дуэньи или маркизы, если они обе держат взаперти такое прекрасное й благородное создание, как вы! Я слышал, вам, девушкам, рассказывают, будто мы, юноши, настоя¬ щие людоеды и что единственный способ попасть в рай — это открещиваться от нас, как от чертей. Зато потом, ко¬ гда появляется подходящий жених, несчастное юное су¬ щество приходит в ужас от одной мысли, что ее хотят отдать на съедение какому-то чудовищу! — Вы так судите по собственному опыту? Бедный, бедный! Нет, я думаю, что пытаться возбудить у юношей и девушек отвращение друг к другу — напрасный труд. Но боже, к чему вся эта пустая болтовня! Мы теряем драгоценные минуты, Луис, которые могут никогда не повториться. Скажите лучше, как идут дела у Колумба? Он еще здесь? — Нет, Мерседес, Колумб уже уехал. Добившись от королевы всего, что ему было нужно, он сразу покинул Санта-Фе, облеченный всеми королевскими полномочи¬ ями. Теперь, если до вас дойдут слухи, что при дворе ве¬ ликого хана в Катае объявился некий Педро де Муньос, или Педро Гутьерес, вы будете знать, кто скрывается за этими именами. — Мне было бы приятнее, если бы вы отправились в это путешествие под одним своим настоящим именем, Луис, а не под двумя вымышленными. Такая скрытность все равно ни к чему не приведет. Надеюсь, — при этих' словах кровь прихлынула к щекам Мерседес, — вы ухо¬ дите в это плавание не из каких-то низких побуждений, которые следует скрывать? — Конечно, нет, Мерседес! Но такова воля моей тетки. Что касается меня, то я бы начертал ваше имя на своем шлеме, поместил ваш герб на своем щите и объявил везде и всюду, что граф де Льера отправляется ко двору пра¬ вителя Катая, чтобы бросить вызов всем тамошним ры¬ царям, если они посмеют утверждать, будто у них най¬ дется дама прекраснее и благороднее Мерседес де Валь- верде! 144