Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи

Таежников. Нет, ничего, я спокоен. Егор, скажи мне: что случилось? Нет — что случилось? Кто я — убийца? Или кто? Егор, — или кто?

Прелестнов(тихо). Миша, Михаил Федорович, она тебя зовет. Пойди. (Уступает место.)

Таежников(поспешно). Иду.

Монастырский. Постой, капитан: возьми отсюда Сеню, отведи его в ту комнату. И сам… понимаешь?

Прелестнов. Понимаю. (Что-то тихо говорит Сене и уводит его).

Монастырский ушел в маленькую комнату и, зажав голову руками, садится на пустую кровать Таежникова. Таежников молча, в покорном ожидании, сдерживая судороги лица, стоит у изголовья Тани.

Молчание.

Таня(слабо). Михаил Федорович…

Таежников. Я здесь, Таня.

Таня. Сядьте.

Таежников послушно берет стул и садится.

Молчание.

Не надо доктора.

Таежников. Хорошо. Таня. Это нечаянно…

Таежников(не понимая). Что нечаянно, Таня?

Таня. Что лошади… Я шла… просто… а тут лошади… воды дайте.

Таежников подает воды, руки его дрожат.

Руки дрожат… не надо. Я клянусь.

Таежников. Что, Танечка, я не понимаю?

Таня. Что нечаянно. — Михаил Федорович.

Таежников. Что?

Таня. Я умру. Бог простит меня?

Таежников. Простит, Таня. Бог простит тебя.

Таня. Правда?

Таежников. Я верю, Таня! Бог простит тебя, Таня!.. Ты говорила, что умрешь, когда я умру. Зачем же ты раньше? Или я умер? Милая ты моя, милая ты моя!..

Таня. Не надо.

Молчание.

Нагнитесь. — Раиса очень хорошая, Михаил Федорович.

Таежников. Что?

Молчание.

Таня!

Молчание. Видна усиливающаяся бледность Таежникова, его перехваченное, ускоряющееся дыхание.

(Встает и, продолжая смотреть на неподвижную Таню, зовет.) Егор!..

Монастырский(вскакивая). Что? (Подходит к постели.)

Оба некоторое время молча и внимательно смотрят на неподвижное белое пятно и отходят.

Монастырский. Надо капитану… (Окликает в дверь.) Капитан, Гавриил!

Прелестнов(выходит). Что?.. Ага! Так.

Молчание. Трое мужчин стоят в нерешительных и странных позах.

(Вздохнув, громко.) Ну, — царствие небесное, вечный покой. Отмучилась. Что ж, господа… надо лицо прикрыть. — Так, теперь хорошо. — Да-с. Да и что за жизнь, господа, если вникнуть? Миша, Михаил Федорович, уходил бы ты, брат, что тут тебе делать… взял бы ты его, Монастырский.

Таежников(твердо). Нет, я ничего. За Елизаветой Семеновной послали?

Монастырский. Послали… где-то они в пятой роте. Да!..

Прелестнов. Родители, это… Ну, да и то, господа: на все воля Божия!

Таежников. А Паулина?

Прелестнов. Что ж Полина? Поплачет, вот и все — на все воля Божия. Надо покоряться, господа… конечно, жалко и все такое, но… Я, знаете, сразу увидел, что не жилица; я их, безнадежных, много повидал в свое время. Как появятся на лице этакие тени…

Монастырский. Пойди к Сене, Гавриил, мальчик один там.

Прелестнов. Я ему книжку дал. Сейчас пойду… вы, того, молодые люди, не беспокойтесь. Придут родители, обрядим, я и псалтирь почитаю. Оно, знаете, и для них, когда человек в мундире, да… Ну, ну. Миша, приободрись, все там будем, брат. Ей-Богу! (Выходит.)

Таежников и Монастырский уходят в маленькую комнату. В большой — тишина, тени на стенах и потолке от низко горящей лампы, смутное и неподвижное пятно постели.

Монастырский. Что ж, идти, Михаил, или?.. Тогда я лампочку зажгу.

Таежников. Да, зажги. Керосин есть?

Монастырский(зажигая). Есть, хватит. Как все это неожиданно и быстро случилось! Я только что зашагал сюда, как обещал Раисе Филипповне, и как раз на углу… да. Почти на глазах. Знаешь, наискосок от «Палермо», там всегда такая езда…

Таежников. Она сама?

Монастырский. Сама.

Таежников. А мне сказала, что нечаянно. Клялась. (Усмехаясь.) Боится только, что Бог ее не простит. Раису мне рекомендовала. Ах, Таня, — вечная ты мука моя!

Монастырский. Тише говори. Мне все кажется, что она слушает.

Таежников. Не бойся: ничего не слышит.

Молчание.