Том 6. Западня

Между тем мамаша Купо поправилась. Прачечная кое-как продержалась еще год. Летом обычно было побольше работы: гулящие девки с внешних бульваров несли в стирку белые нижние юбки и перкалевые платья. Но, в общем, дела шли из рук вон плохо, и вся семья катилась под гору; правда, день на день не приходился — иной раз в животе урчало от голода, а иной раз в доме обжирались жареной телятиной. Теперь по улице постоянно шныряла мамаша Купо: пряча какой-то сверток под передником, она делала вид, что гуляет, а на самом деле спешила в ломбард на улицу Полонсо. Она шла, ссутулившись, с елейным и смиренным видом святоши, семенящей к обедне. В сущности, она любила такие делишки, ей нравилось возиться с деньгами, торговаться, и продажа старья была по нутру этой заядлой сплетнице. Служащие ломбарда прекрасно знали ее; они прозвали старуху «Мамаша — дай четыре»: стоило дать ей три франка за сверток величиной с кулачок, как она тут же запрашивала четыре. Жервеза готова была разбазарить весь дом; ее обуяла страсть закладывать, она остриглась бы наголо, если б волосы принимали в залог. Ведь так удобно сбегать на улицу Полонсо за разменной монетой, когда не на что купить четырехфунтовый хлеб. Мало-помалу весь домашний скарб перекочевал в ломбард — белье, одежда, даже мебель и рабочий инструмент. Сначала Жервеза пользовалась каждым подвернувшимся заработком и выкупала свои вещи, даром что через неделю их снова перезакладывала. Потом она плюнула на свое барахло и даже продала квитанции. Раз только сердце ее сжалось от боли: в тот день ей пришлось отдать каминные часы, чтобы уплатить двадцать франков судебному исполнителю, пришедшему описывать их имущество. Ведь прежде она клялась, что скорее с голоду помрет, чем расстанется со своими часами. И когда мамаша Купо унесла их в картонке из-под шляпы, Жервеза упала на стул, бессильно опустив руки, и заплакала, точно она лишилась чего-то очень дорогого. Но стоило мамаше Купо принести вместо двадцати целых двадцать пять франков, как эта неожиданная удача, эти лишние пять франков утешили ее; она тут же послала старуху купить на четыре су водки, чтобы спрыснуть монету в сто су. Теперь, когда обе женщины бывали в ладу, они частенько потягивали ликер или водку, примостившись на кончике гладильного стола. Мамаша Купо умела удивительно ловко принести в кармане передника полный до краев стакан, ни капли не расплескав по дороге. К чему соседям знать об этом? На самом же деле соседи прекрасно все знали. Зеленщица, торговка потрохами и приказчики из бакалейной лавки говорили при виде мамаши Купо: «Гляди-ка, старуха понесла вещи в заклад» или же: «Гляди-ка, старуха прячет „ерша“ в кармане». И, разумеется, это еще больше восстанавливало соседей против Жервезы. Она только и делает, что лакает вино, и скоро поди пропьет и свое заведение. Да, да, еще немного, и от прачечной ничего не останется — как корова языком слизнет.

Несмотря на полный развал, Купо благоденствовал. Он чувствовал себя превосходно. Право же, этот пропойца только жирел от выпивки. Он много ел и посмеивался над тощим Лорийе, уверявшим, что водка губит человека; в ответ на эти глупости он хлопал себя по животу, чуть не лопавшемуся от жира и тугому, как барабан. Он выстукивал на нем марш забулдыг и пьяниц, да так здорово, так гулко, что ему позавидовал бы любой ярмарочный шарлатан. Но Лорийе, который никак не мог отрастить себе брюшко, говорил с досадой, что жир у Купо нездоровый. Эка важность! И кровельщик еще больше пил для бодрости. Его сильно поседевшие волосы стояли торчком. Лицо с обезьяньей челюстью побагровело, словно пропиталось вином. Но он по-прежнему был беззаботным весельчаком, и стоило жене заговорить о неприятностях, как он затыкал ей рот. Мужское ли это дело заниматься всякими пустяками? В доме нет хлеба? Его это не касается. Ему подавай жратву утром и вечером, и все тут! Когда же кровельщик месяцами ходил без работы, он становился еще требовательнее. Он все так же дружески хлопал Лантье по плечу. Должно быть, он не догадывался об измене жены; по крайней мере Боши, Пуассоны и другие соседи клялись всеми святыми, что он ничего не подозревает, иначе произошел бы дикий скандал. Но его родная сестра, г-жа Лера, с сомнением качала головой — иным мужьям даже нравится, если у жены есть хахаль. Однажды ночью, возвращаясь в темноте из спальни шляпника, Жервеза вдруг почувствовала, что кто-то шлепнул ее по мягкому месту; она похолодела от страха, но потом успокоилась, решив, что нечаянно стукнулась о кровать. Не мог же муж так шутить, так дразнить ее, это было бы просто ужасно.