Том 6. Западня

Тут г-жа Лорийе заплакала, и Лантье пришлось успокаивать ее, не то она ушла бы домой, В комнате поднялся такой крик, что г-жа Лера начала громко шикать и прошла на цыпочках в соседнюю комнатку; там она с тревогой поглядела на покойницу, словно опасаясь, как бы та не очнулась и не услышала шум ссоры. В эту минуту дети во дворе опять запели, а визгливый голосок Нана заглушал все остальные голоса.

У нашего у ослика
Животик заболел.
Ему набрюшник тепленький
Мосье купить велел,
А также башмаки, ки-ки,
А также башмаки!

— Боже мой, до чего же надоели эти девчонки со своим пением, всю душу вымотали, — сказала Жервеза, обращаясь к Лантье. Ее трясло как в лихорадке, и она чуть не плакала от горя и досады. — Да уймите же вы их, нашлепайте Нана и отведите ее к Бошам.

Госпожа Лера и г-жа Лорийе ушли завтракать, пообещав скоро вернуться. Супруги Купо сели за стол и через силу поели колбасы, опасаясь даже громко стукнуть вилкой. Они были подавлены, выбиты из колеи, казалось, бедная мамаша Купо навалилась им на плечи и заполнила собой прачечную. Все в доме перевернулось вверх дном. С раннего утра близкие без толку суетились и чувствовали себя разбитыми, точно после попойки. Лантье тут же ушел в бюро похоронных процессий, захватив тридцать франков г-жи Лера и шестьдесят франков Купо, которые Жервеза заняла у кузнеца, прибежав к нему, словно помешанная, с непокрытой головой. После завтрака стали приходить соседки — их уже давно разбирало любопытство, они поднимали глаза к потолку, жалобно вздыхали и, проскользнув в комнатку мамаши Купо, крестясь, разглядывали покойницу и кропили ее святой водой; затем они усаживались в прачечной и без умолку болтали об умершей, часами повторяя одно и то же. Мадемуазель Реманжу заметила, что один глаз у нее приоткрыт, г-жа Годрон упрямо твердила, будто старуха удивительно сохранилась для своих лет, а г-жа Фоконье никак не могла опомниться от изумления: всего три дня назад мамаша Купо пила кофе с молоком, она это видела собственными глазами. Слов нет, умереть недолго: ведь смерть не за горами, а за плечами. К вечеру всей семье стало невмоготу. Когда покойник долго лежит в доме, становится невыносимо тяжело. Правительству следовало бы изменить закон о похоронах. Оставалось ждать еще целый вечер, целую ночь и целое утро — право, этому не будет конца! Когда слезы высыхают, горе переходит в раздражение, и становится трудно сдерживать себя. Мамаша Купо, немая, застывшая, казалось, занимала все больше места, и от этого гнета некуда было деваться. Родственники, сами того не замечая, принимались за свои обычные дела и понемногу теряли почтение к умершей.

— Давайте перекусим все вместе, — предложила Жервеза г-же Лера и г-же Лорийе, когда они вернулись. — Нам слишком тоскливо одним, побудьте с нами.

Накрыли на гладильном столе. Смотря на тарелки, каждый вспоминал о пирах, которые здесь задавали. Вернулся домой Лантье. Пришел и Лорийе. Из кондитерской только что принесли пирог: Жервезе было не до стряпни. Едва все расселись, как явился Бош и сказал, что г-н Мареско просит разрешения войти. Домовладелец, очень важный, с огромным орденом в петлице, молча поклонился собравшимся и прямо прошел в маленькую комнатку, где преклонил колена. Человек он был набожный. Помолившись чинно, благоговейно, как священник, он осенил крестным знамением покойницу и окропил ее святой водой. Все присутствующие вышли из-за стола и стояли глубоко взволнованные. Покончив с делами благочестия, г-н Мареско вошел в прачечную и сказал супругам Купо:

— Я пришел получить свои деньги, вы мне должны за полгода. Можете уплатить?

— Нет, сударь, пока еще не можем, — пролепетала Жервеза, крайне раздосадованная тем, что разговор происходит при Лорийе. — Вы понимаете, у нас такое несчастье…

— Разумеется, разумеется, но ведь у каждого свои огорчения, — продолжал домовладелец, разводя своими огромными руками — руками бывшего рабочего. — Мне очень неприятно, но больше я ждать не могу. Если вы не уплатите за квартиру послезавтра, мне придется вас выселить.

На глазах у Жервезы выступили слезы, и она молча, с мольбой сложила руки. Решительно покачав большой шишковатой головой, г-н Мареско дал понять, что все просьбы бесполезны. К тому же грешно препираться у смертного одра. И он направился к выходу, пятясь от избытка благочестивых чувств.

— Извините, пожалуйста, что побеспокоил вас, — бормотал он. — Так послезавтра утром, не забудьте.

Проходя мимо комнатки мамаши Купо, он в последний раз почтил покойницу, преклонив колена перед широко открытой дверью.