Том 6. Западня

Но хуже всего было другое: несмотря на безмерный ужас, Жервезу так и тянуло приложить ухо к перегородке и понять наконец, что творится рядом. Базуж притягивал ее так же, как красавец мужчина влечет к себе порядочных женщин: им хочется узнать его поближе, но они не решаются — воспитание не позволяет. Хоть и страх берет, а интересно бы познать смерть, посмотреть, какова она из себя. Жервеза становилась такой чудной, когда, затаив дыхание, прислушивалась к звукам в соседней комнате и пыталась найти в них разгадку мучившей ее тайны, что Купо, посмеиваясь, спрашивал жену, уж не втюрилась ли она в могильщика. Жервеза сердилась, говорила, что хочет съехать с квартиры, так опротивело ей это соседство; однако как только старик возвращался домой, принося с собой запах кладбища, она снова впадала в задумчивость, и лицо у нее становилось взволнованное и нерешительное, словно у женщины, которая собирается изменить мужу. Ведь могильщик уже дважды предлагал взять ее и унести туда, где сон так крепок, что сразу забываешь все горести. Быть может, это и вправду хорошо? Соблазн становился все сильнее, все мучительнее. Попробовать бы недели на две или на месяц. Да, проспать бы целый месяц, в особенности зимой, когда нечем платить за квартиру и нет больше сил сносить горькую нужду! Но, увы, это невозможно: если забыться таким сном хотя бы на час, придется спать вечно, и эта мысль — ужас перед суровой и неизменной привязанностью, которой требует могила, — леденила ей кровь.

Однажды январским вечером Жервеза все же принялась стучать кулаками в перегородку. Она провела ужасную неделю: напасти сыпались одна за другой, в кармане не было ни гроша, и мужество окончательно покинуло ее. Да к тому же ей нездоровилось, ее трепала лихорадка, перед глазами плясали огненные круги. Но Жервеза не выбросилась из окна, как ей того хотелось, а что есть мочи стала колотить в стену.

— Дядя Базуж! Дядя Базуж! — кричала она.

Могильщик снимал ботинки, напевая «Жили-были три красотки». Видно, он неплохо заработал в этот день и нализался больше, чем обычно.

— Дядя Базуж! Дядя Базуж! — еще громче позвала Жервеза.

Неужели он не слышит? Она готова — пусть хоть сейчас берет ее в охапку и несет туда, куда уносит других женщин, бедных и богатых, давая им утешение. Ей больно было слышать его песенку «Жили-были три красотки»: она чувствовала в ней пренебрежение мужчины, у которого отбоя нет от женщин.

— Что такое? Что такое? — забормотал Базуж. — Какая там стряслась беда?.. Иду, иду, голубушка!

Услышав этот хриплый голос, Жервеза словно очнулась от кошмара. Что она наделала? Неужто позвала Базужа? Тут ее точно обухом по голове ударили, колени подогнулись от страха, и она попятилась, вообразив, что огромные руки могильщика того и гляди протянутся к ней сквозь перегородку и схватят за волосы. Нет, нет, она не хочет, она еще не готова. Если она и стукнула, то нечаянно, локтем, совсем того не желая. И дрожь поползла по всему ее телу при мысли, что сосед утащит ее, окоченевшую, с лицом белым, как тарелка.

— Эй, кто там? — снова раздался в тишине голос Базужа. — Сейчас, сейчас, всегда рад служить даме!

— Нет, мне ничего не нужно, — ответила наконец прачка сдавленным голосом. — Совсем ничего. Спасибо.

И пока Базуж засыпал, что-то бормоча себе под нос, Жервеза тревожно прислушивалась, не смея пошевелиться: не дай бог могильщик еще подумает, будто она снова зовет его. И она поклялась себе, что впредь будет осторожнее. Нет, как бы ей ни было тяжко, она больше не попросит у него помощи. Она убеждала себя в этом, чтобы успокоиться: ведь в иные минуты, несмотря на страх, какая-то сила по-прежнему толкала ее к Базужу.