Том 6. Западня

Он осторожно просунул под спину жене свою сильную руку, приподнял ее и поцеловал в живот через простыню, охваченный жалостью грубого мужчины к страдающей женской плоти. Он спрашивал, не делает ли ей больно, и предлагал подуть, чтобы стало легче. Жервеза была счастлива. Она клялась, что уже все прошло. Она только хотела поскорее встать на ноги, потому что теперь ей уж никак нельзя прохлаждаться. Но он ее успокаивал. Неужели он сам не прокормит малышку? Он был бы просто подлецом, если б взвалил все заботы о дочке на Жервезу. Сделать ребенка — штука не хитрая, главное его прокормить, верно?

В эту ночь Купо не сомкнул глаз. Он следил, чтоб не погасла печка, и каждый час вставал и поил малютку с ложечки подсахаренной водой. Но это не помешало ему, как всегда, отправиться утром на работу. В обеденный перерыв он даже урвал минутку и сбегал в мэрию записать ребенка. Тем временем соседи известили г-жу Бош, и она пришла посидеть у больной. Но Жервеза, проспав десять часов подряд, жаловалась, что от лежанья у нее разламывается спина и валяться ей больше невмоготу. Если ей не позволят встать, она и вправду заболеет. Вечером, когда Купо вернулся домой, она стала ему жаловаться: конечно, она вполне доверяет г-же Бош, но все-таки видеть не может, как кто-то хозяйничает в ее комнате, роется в ящиках, трогает ее вещи. На другой день привратница сбегала в лавочку и, вернувшись, застала Жервезу уже одетой и на ногах: она подметала комнату и готовила мужу обед. Больше ее так и не удалось уложить. Да что они смеются над ней, что ли? Все эти нежности хороши для важных барынь. А у бедняков нет на это времени. Спустя три дня после родов Жервеза уже гладила юбки у г-жи Фоконье и, обливаясь потом, ворочала утюги на раскаленной плите.

В субботу вечером г-жа Лорийе принесла крестнице подарки: чепчик за тридцать пять су и плиссированное крестильное платьице, отделанное кружевцем, — оно было не новое, и его отдали за шесть франков. Назавтра Лорийе, как крестный отец, преподнес роженице шесть фунтов сахара. Словом, они не ударили в грязь лицом. На обед, который Купо устроил в тот же вечер, они тоже пришли не с пустыми руками: муж принес под мышкой две запечатанные бутылки вина, а жена — круглый торт, купленный у очень известного кондитера на улице Клиньянкур. Но оказалось, что Лорийе раззвонили о своей щедрости на всю улицу: они истратили почти двадцать франков! Жервеза, узнав об этих пересудах, чуть не задохнулась от возмущения и с тех пор перестала доверять их любезностям.

На крестильном обеде Купо окончательно сблизились с соседями. В квартирке напротив, на одной площадке с Купо, жили мать и сын Гуже. До этого дня Купо только раскланивались с ними, встречаясь на лестнице или на улице; соседи казались довольно нелюдимыми. Но на другой день после родов г-жа Гуже принесла Жервезе ведро воды, и та решила, что следует пригласить соседей к обеду, тем более что они были ей по душе. И тут знакомство состоялось.

Гуже приехали из департамента Нор. Мать занималась починкой кружев, а сын работал кузнецом на гвоздильной фабрике. Они уже пять лет жили в этом доме. За их скромной, тихой жизнью скрывалось большое горе: когда они жили в Лилле, отец Гуже, напившись до потери рассудка, убил ломом товарища и, попав в тюрьму, повесился на собственном шейном платке. После этого несчастья ею вдова и сын переехали в Париж, но давнее преступление по-прежнему тяготило их, и они старались искупить его безупречной честностью, мужеством и добротой. В конце концов они даже стали чуть-чуть гордиться собой, убедившись, что есть люди и похуже их. Г-жа Гуже ходила во всем черном, монашеский чепец обрамлял ее бледное, спокойное лицо; белизна кружев и тонкая работа, которой она занималась, казалось, наложили на ее строгий облик отпечаток чистоты. Гуже был здоровенный двадцатитрехлетний великан, прекрасно сложенный, краснощекий, голубоглазый и сильный, как геркулес. Товарищи по мастерской прозвали его Желтая Борода за его красивую русую бороду.

Жервеза сразу почувствовала к этим людям горячую симпатию. Когда она попала к ним в первый раз, ее поразила чистота их квартиры. Все так и сверкало, нигде ни пылинки! А пол блестел, как зеркало. Г-жа Гуже показала Жервезе комнату сына. Беленькая, нарядная, она была похожа на девичью спальню: узкая железная кровать с муслиновым пологом, туалетный столик, письменный стол, над ним полка для книг, а стены сплошь увешаны картинками, вырезанными из бумаги фигурками, цветными гравюрами и всевозможными портретами из иллюстрированных журналов. Мамаша Гуже сказала, улыбаясь, что сын ее — большой ребенок: вечером, устав от чтения, он забавляется, разглядывая картинки. Жервеза незаметно провела у соседки целый час, пока та сидела за пяльцами у окна. Молодая женщина с интересом рассматривала кружево, заколотое множеством булавок, и была счастлива в этой атмосфере чистоты и покоя; ей нравилась сосредоточенность и тишина, каких требовала эта кропотливая работа.