Том 6. Западня

И мамаша Купо снова принесла жирного гуся, которого Виржини пришлось подержать в руках. Она ахнула от удивления. Ну и гусь, до чего же тяжел! Впрочем, она тут же положила птицу на стол между нижней юбкой и стопкой рубашек: голова у нее была занята другим, и она увела Жервезу в заднюю комнату.

— Послушайте, милочка, — прошептала она скороговоркой. — Я прибежала, чтобы предупредить вас… Ни за что не угадаете, кого я встретила на улице! Лантье, дорогая моя! Он бродит здесь поблизости и что-то высматривает… Я тут же поспешила к вам. Я испугалась за вас, понимаете?

Прачка вся побелела. И чего ему надо, этому негодяю? Подумать только — появился перед самым праздником! Вечно ей не везет! Повеселиться спокойно и то не дадут! Но Виржини сказала, что не стоит расстраиваться из-за пустяков. Если Лантье вздумает приставать к ней, надо позвать полицейского, и тот живо посадит его под замок. С тех пор как месяц тому назад Пуассон поступил в полицию, дылда Виржини была настроена весьма воинственно и всех собиралась упрятать в тюрьму. Под конец, повысив голос, она заявила, что была бы даже рада, если бы кто-нибудь пристал к ней на улице, — она сама отвела бы нахала в полицейский участок и сдала с рук на руки Пуассону; но тут Жервеза умоляюще подняла руку, прося ее замолчать, так как работницы все слышат. Она первая вернулась в прачечную и сказала с притворным спокойствием:

— Надо подать еще что-нибудь из овощей.

— А почему бы не горошек с салом? — предложила Виржини. — Я готова есть его с утра до ночи.

— Да, да, горошек с салом! — одобрили все женщины, а Огюстина пришла в такой восторг, что принялась изо всех сил мешать в печке кочергой.

На следующий день, в воскресенье, мамаша Купо с трех часов затопила обе печки, да еще третью, переносную, которую взяла у Бошей. В половине четвертого бульон уже кипел в огромной кастрюле, принесенной из соседнего ресторана, так как домашняя кастрюля для супа показалась хозяйкам слишком маленькой. Телятину и свинину решено было приготовить накануне, потому что эти блюда вкуснее в разогретом виде; только соус придется сделать перед тем, как садиться за стол. На понедельник и так оставалось много дел: засыпать бульон, сварить горошек, зажарить гуся. Задняя комната была ярко освещена тремя пылавшими печками; на сковороде шипела подливка, и пахло поджаренной мукой; огромная кастрюля, сотрясаясь и глухо бурля, выбрасывала клубы пара, точно паровой котел. Мамаша Купо и Жервеза в белых фартуках метались по комнате: они чистили петрушку, бегали за перцем и солью, поворачивали мясо деревянной лопаткой. Они выставили Купо за дверь, чтобы он не путался под ногами. И все-таки в квартире целый день толпился народ. Вкусный запах жаркого разносился по всему дому, и соседки забегали к Жервезе под разными предлогами, а на самом деле им хотелось узнать, что здесь стряпают. Женщины долго торчали на месте, ожидая, когда прачка снимет крышку с одной из кастрюль. Около пяти часов появилась Виржини; она опять видела Лантье; право, теперь носа не высунешь на улицу, чтобы не столкнуться с ним. Г-жа Бош тоже встретила Лантье; он что-то высматривал исподтишка, стоя на углу. Тогда у Жервезы, собиравшейся сходить в лавочку за жареным луком для супа, задрожали поджилки от страха, и она решила остаться; а тут еще привратница и портниха стали пугать ее, рассказывая жуткие истории о мужчинах, подстерегающих женщин с кинжалами и пистолетами за пазухой. А как же! Об этом каждый день пишут в газетах. Стоит такому подлецу узнать, что его прежняя любовница живет счастливо, как он приходит в ярость и уж тогда готов решительно на все. И Виржини любезно предложила сбегать за луком. Женщины должны выручать друг друга: нельзя же допустить, чтобы бедняжку Жервезу укокошили. Вернувшись, Виржини сказала, что Лантье исчез: он, видно, догадался, что его заметили, и дал тягу. И все же разговор у плиты до позднего вечера вертелся вокруг Лантье. Г-жа Бога посоветовала обо всем рассказать Купо, но Жервеза очень испугалась и упросила ее не говорить мужу ни слова. Боже упаси! Вот будет история! Купо, видно, и так что-то пронюхал: уже несколько дней, ложась спать, он ругается на чем свет стоит и стучит кулаком по стене. Жервезу мороз подирает по коже при мысли, что мужчины могут сцепиться из-за нее; она знает Купо, он так ревнив, что может всадить в живот Лантье свои огромные ножницы. И пока четыре женщины беседовали, с головой уйдя в воображаемую драму, соуса шипели на догорающей плите; телятина и свинина тушились и тихонько пофыркивали, когда мамаша Купо приподнимала крышку, а суп в громадной кастрюле что-то бормотал про себя, как старик, задремавший на солнышке. В конце концов все налили себе по чашке бульона, чтобы попробовать, каков он на вкус.