Том 6. Западня

— Лорийе сами виноваты, — продолжала Жервеза, — зачем сквалыжничают!.. Ведь в прошлом месяце они все наврали, помните: госпожа Лорийе еще рассказывала, будто потеряла золотую цепочку, которую несла заказчику. Как бы не так! Разве такая жадюга что-нибудь потеряет?! Нарочно прибедняются, лишь бы не давать вам обещанных ста су.

— Да я и видела-то их всего два раза, ихние сто су, — проговорила мамаша Купо.

— Вот помяните мое слово, через месяц они сочинят новую басню… Недаром они завешивают окно, когда едят кролика. А то всякий скажет: «Раз вы едите кролика, то вполне можете давать сто су старой матери!» Разве не так? Да, гадкие они люди!.. Что бы с вами сталось, мамаша, если бы я не взяла вас к себе?

Мамаша Купо кивнула головой. В этот день она была явно настроена против Лорийе из-за великолепного обеда, который давали Купо. Она любила стряпню, разговоры возле дымящихся кастрюль, любила праздничную суматоху, когда все в доме идет кувырком. Вообще она довольно хорошо ладила с Жервезой. А если и случалось, что женщины ссорились, как это бывает во всякой семье, старуха хныкала, жалуясь на свою горькую участь, и уверяла, будто невестка помыкает ею. В душе она, конечно, питала нежность к г-же Лорийе, ведь что ни говори, а та приходилась ей родной дочерью.

— Ну, скажите по совести, — продолжала Жервеза разве вы были бы у них такой полной да гладкой?

Небось и в глаза не видели бы там ни кофе, ни табака, ни сластей!.. Никогда бы они не положили на вашу кровать двух перин. Верно я говорю?

— Верно, где уж там, — ответила мамаша Купо. — Я нарочно встану возле двери и погляжу, какие рожи они скорчат, когда войдут.

Кислые рожи Лорийе заранее приводили их в восторг. Однако им некогда было торчать возле стола и любоваться сервировкой. В этот день Купо позавтракали очень поздно, около часу, да и то всухомятку, потому что все три печки были заняты; кроме того, им не хотелось пачкать посуду, приготовленную к вечеру. В четыре часа стряпня была еще в полном разгаре. Гусь жарился на вертеле перед жаровней, поставленной как раз против открытого окна; он был такой громадный, что еле поместился в гусятнице. Косоглазая Огюстина сидела на маленькой скамеечке у пышущей жаром печки и с важным видом поливала гуся, черпая подливку разливательной ложкой. Жервеза готовила горошек с салом. Мамаша Купо совсем потеряла голову от такого обилия блюд и металась по комнате, стараясь улучить минуту, чтобы поставить на огонь свинину и телятину. С пяти часов стали собираться гости. Первыми явились Клеманс и г-жа Пютуа, разодетые по-праздничному: одна в голубом платье, другая в черном; Клеманс держала горшок герани, г-жа Пютуа — горшок гелиотропа. Но так как у Жервезы руки были в муке, она заложила их за спину, прежде чем расцеловать обеих работниц. Следом за ними вошла Виржини, одетая, как барыня; на ней было муслиновое платье цветочками, шарф и даже шляпка, хотя жила она через улицу. Виржини преподнесла имениннице горшок красной гвоздики. Она обхватила подругу своими длинными руками и крепко прижала к сердцу. Затем пришел Бош с горшком анютиных глазок, его супруга с горшком резеды и г-жа Лера с лимонным деревцом, из-за которого она испачкала землей свое лиловое шерстяное платье. Все целовались, толпясь в невыносимо душной комнате между тремя печками и жаровней. Шипение масла на сковородках заглушало голоса. Платье одной из дам зацепилось за гусятницу, и это вызвало страшный переполох. От гуся шел такой аппетитный запах, что у гостей слюнки текли. Жервеза любезно благодарила каждого за цветы, а сама продолжала растирать в глубокой тарелке муку для соуса. Она поставила горшки с цветами на край обеденного стола, не сняв с них красивой обертки из белой бумаги. Нежный аромат цветов смешивался с кухонным чадом.

— Не помочь ли вам? — предложила Виржини. — Подумать только, вы уже три дня хлопочете, готовите, трудитесь, а мы съедим все это в один присест!

— Эка важность, — ответила Жервеза, — ничто само собою не делается… Нет-нет, не пачкайте рук! Все готово. Осталось только засыпать бульон…