Том 7. Книга 1. Автобиографии. Дарственные надписи. Фольклорные материалы. Литературные декламации и манифесты

И столь же несомненно талантливый» (Цетлин М. — РЗЕ, 2, 22).

И. М. Василевский, приведя выдержки из автобиографии Есенина, так прокомментировал их: «Поэтический дар — это вовсе не есть что-то случайное, что можно найти на улице. И если дар у Есенина окажется подлинно-творческим, если к этому крестьянскому перейдет, как этого можно ожидать, великое и ответственное звание первого поэта России, ныне вакантное за смертью Блока, — то бесследно исчезнет вся эта шелуха кокетничанья мнимой близостью к хулиганам и ворам. Это — корь, болезнь роста, детская болезнь таланта. “Это к завтрему все пройдет”, и, быть может, очень скоро выросший поэт будет и сам жалеть о том озорном тоне, в каком выдержана его автобиография. Это озорство ничего не прибавляет, хочется надеяться, ничего не отнимает от его дарования.

Пусть растет и цветет дарование поэта. Пусть скорее исчезнет и рассеется ненужная шелуха. Тому, у кого есть подлинная оригинальность, не нужно дешевое и утомительное оригинальничанье» (Нак., 1922, 30 июля, № 94 — «Литературное приложение» № 11, с. 6).

Эти критики писали и о «хулиганстве» поэта: «Обычная и принятая характеристика Есенина: талантливый поэт и хулиган. ‹...› после Блока только его поэзия ощущалась как дар свыше, как то, за что можно простить не одно “хулиганство”» (Осоргин М. — РЗЕ, 2, 45–46). «Его “хулиганство” — явление чисто наносное, носит он его сегодня, как приклеенный ярлык — из озорства, из жажды слыть оригинальным — завтра надоест, снимет — и мы не застрахованы, чтобы после этого не приклеил он на себя позу эстетства. Предоставленный самому себе, он бы прошел спокойной и некрикливой дорогой ‹...› ибо в поэзии он — Моцарт» (Бахрах А. — РЗЕ, 2, 30, 32–33).

С. 8. ...сын крестьянина. — В автобиографии «О себе» (1925) Есенин подчеркивал: «После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе.

В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном».

В 1910-е годы поэт причислял себя к «крестьянской купнице» и гордился этим (см. письмо Есенина А. Ширяевцу от 24 июня 1917 г.). В декабре 1918 г. Есенин писал в Союз московских писателей: «Хозяйство мое весьма маленькое (лошадь, две коровы, несколько мелких животных и т. д.). ‹...› Я, не эксплуатируя чужого труда, только этим и поддерживаю жизнь моей семьи».

Однако в 20-е годы он уже возражал, когда его называли «крестьянским» поэтом. С. М. Городецкий вспоминал в 1926 г.: «Он ‹Есенин› терпеть не мог, когда его называли пастушком, Лелем, когда делали из него исключительно крестьянского поэта. Отлично помню его бешенство, с которым он говорил мне в 1921 году о подобной трактовке ‹...› его талант не умещался в пределах песенки деревенского пастушка. Он уже тогда сознательно шел на то, чтобы быть первым российским поэтом» (Восп., 1, 184). Выступая 15 апреля 1924 г. в зале Самодеятельного театра, Есенин говорил: «Я не крестьянский поэт и не имажинист, я просто поэт» (Чернявский В. С. — «Новый мир», М., 1965, № 10, с. 200). См. также комментарий к автобиографии 1916 г. в наст. кн.

С двух лет ~ трое взрослых неженатых сыновей... — А. А. Есенина писала: «Наши родители поженились очень рано, когда нашему отцу было восемнадцать, а матери шестнадцать с половиной лет.

Сыграв свадьбу, отец вернулся в Москву, а мать осталась в доме свекрови. С первых же дней они невзлюбили друг друга, и сразу же начались неприятности» (Восп., 1, 70).

О причинах ссоры родителей Есенина существуют и другие версии. Так, И. Г. Атюнин в рукописной работе «Рязанский мужик поэт лирик Сергей Есенин» (1 апреля 1926 г.) писал: «Мать ‹Есенина› родила второго сына (который вскоре умер) — отец не признал его своим ‹...› бросил ее и Сергея на произвол судьбы, перестал высылать деньги из Москвы. Отсутствие средств к существованию заставило мать Сергея — Татьяну — отдать сына на воспитание своему отцу, Федору Андреевичу Титову. Сама она ушла в гор. Рязань в качестве домашней прислуги ‹...› Так продолжалось четыре года. Дедушка за эти четыре года в полном смысле слова заменял своему внуку отца, и благодарный Сергей уважал всю свою жизнь деда больше других» (ГЛМ, машинопись).

А. А. Есенина отмечала: «Семья у дедушки была довольно большая: жена — наша бабушка Наталья, дочь Татьяна — наша мать и три сына — наши дяди: дядя Ваня, дядя Саша и дядя Петр. ‹...›

К тому времени, когда в эту семью вернулась наша мать, женились дядя Ваня и дядя Саша и у дяди Саши уже были дети. Чтобы не быть обузой, мать оставила Сергея дедушке, а сама ушла на заработки. В это время дедушка наш был уже разорен. Две его баржи сгорели, а другие затонули, и все они были не застрахованными» (Восп., 1, 70, 71).