Том 7. Пьесы

Зоя. «Номер 798. Сержант Родионов Борис Васильевич. Гимнастерка, шаровары, сапоги…»

Даша. «Шаровары, сапоги…» (Вскакивает.) Зоя! Там…

Зоя. Что? Что ты увидела?

Даша. Там… (Смотрит на стеклянную перегородку, где в сильном электрическом свете иногда двигаются тени людей и носилки.) Нет. Ничего. Мне показалось… Давай дальше.

Зоя. «Часы-браслет, компас, планшет, ложка, кружка, фляжка…»

Даша(автоматически). «Ложка, кружка, фляжка…» Зоя, если он… Если только он… Он должен жить. Ты понимаешь — должен! Стой! Тише! (Смотрит на перегородку.) Везут из операционной.

Зоя. Я ничего не вижу.

Даша. Я тебе говорю — везут. Я слышу. Видишь? (За стеклом медленно движутся тени носилок, людей.) Это он. Его везут.

Зоя. Тише!

Дверь медленно открывается.

IV

Входит Селявина. Пауза.

Даша. Скажите…

Селявина. Сердце крепкое.

Даша(бросается к ней). Антонина Васильевна! Родненькая! Да? Скажите, я хочу слышать… Да?

Селявина. Да.

Даша. Жив?

Селявина. Жив. Но ногу ампутировали.

Зоя. Какое несчастье!

Даша. Что ты! Это ничего. Это совершенно ничего не значит! Главное — он жив. Зоечка, Антонина Васильевна… Вы понимаете это — жив! Он жив! Я сейчас же… (Порывисто бросается к двери.)

Селявина. Подождите. Сначала успокойтесь. Не забывайте, что он еще не пришел в сознание. У него очень, очень тяжелое положение. Может быть, он будет в бессознательном состоянии еще долго, несколько дней. Ему нужен полный покой, абсолютная тишина…

Даша. Тишина? Да? Антонина Васильевна, вы видите? Я совсем спокойна. Я пойду. Можно?

Селявина. Идите.

Даша. Я пойду. Он не услышит. Спасибо, Антонина Васильевна! (Шепотом.) Зоя, скажи дома, что я не вернусь. Я пойду совсем тихо. Тихонечко-тихонечко. (Уходит на цыпочках.)

Занавес.

Действие четвертое

Палата для одного. Перед утром.

I

Андрей и Даша.

Андрей лежит на койке с забинтованной головой. Он еще без сознания, хотя прошло несколько дней. На столике, рядом с лекарствами и цветами, горит лампочка под цветным абажуром. Даша, очень утомленная, сидит у постели и читает «Войну и мир». Видно, что она дежурит, не раздеваясь и не засыпая, уже несколько суток. Оконная занавеска чуть краснеет от восходящего солнца. Солнечный свет борется с искусственным. Это очень утомляет зрение. Даша перестает читать и, немного свесив голову, всматривается в лицо Андрея. Входит тихо Селявина.

II

Те же и Селявина.

Селявина. Вы спите?

Даша. Нет.

Селявина. Ступайте домой, отдохните. Я пришлю другую сиделку.

Даша. Не надо.

Селявина. Вы знаете, сколько вы не ложились? С двадцать четвертого числа. Шесть суток. Разве можно?

Даша. Я немножко поспала. На стуле.

Селявина. У вас опухшее лицо, красные глаза.

Даша. Это от абажура.

Селявина. Вы очень устали.

Даша. Да. Но это ничего.

Селявина. А вы упрямая.

Даша. Я не упрямая. Мне здесь хорошо. Я все равно в другом месте не смогу спать.

Селявина. Как больной? Не приходил в себя?

Даша. Нет.

Селявина. Ночью не стонал?

Даша. Стонал. Сначала очень сильно стонал и пытался поворачиваться. Мне даже показалось, что он жалуется на боли в ноге. В самой ступне. За эти дни я так к нему привыкла, что угадываю каждое его движение. Как странно! Ноги нет, а ему кажется, что она болит.

Селявина. Это часто бывает.

Даша. Да. Но это очень страшно. Вы понимаете — он еще не знает, что у него нет ноги. (Закрывает лицо руками.)

Селявина. Поэтому, когда он придет в себя, вы должны быть крайне осторожны.

Даша. Я понимаю.

Селявина. Сразу нельзя говорить. Надо очень деликатно. Надо найти слова… Такие слова…

Даша. Я найду.

Селявина. Беда! В таком цветущем возрасте лишиться ноги…

Даша. Ничего, Антонина Васильевна, это ничего. Главное — он жив. Вы понимаете — жив! Какое счастье! Который час?

Селявина. Восьмой. (Прислушивается к дыханию Андрея.) Дышит ровно.