Том 8. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо. Проза

В голосе Домны Ивановны дрожал металл, как случалось, когда она на кухне обличала продавцов, обсчитавших на гривенник, или давших несвежую дичь. И, вместе с тем, казалось, что ее негодование касается каким-то образом и самого капитана, которого она с таким жаром отстаивала. Это особенно стало ясно, когда капитан, обняв свою негодующую капитаншу, сказал печально и примирительно:

«Стоит ли об этом говорить? Люди вообще несправедливы и рассеянны, подвержены разным совершенно случайным влияниям, а начальство не есть нечто отвлеченное, а тоже состоит из людей, – чему же тут удивляться и на что негодовать? Дойдет очередь и до меня».

Домна Ивановна, очевидно, почувствовала философское значение капитанской речи и, вместе с тем, его не одобрила, потому что заметила довольно сердито и даже запальчиво:

«Так рассуждать, нужно в монастырь идти, а не с людьми жить. Сидеть да ждать у моря погоды, – занятие на любителя. Если у вас святая душа, конечно, вы и не три года, а десять можете прождать, а я в монастырь не собираюсь, и мне ждать тяжко. Теперь что же? Мне совестно будет на улицу показаться, „полковницей“ дразнить станут. Коли вы так терпеливы, так и со свадьбой могли бы не торопиться, подождали бы до производства; душа у вас святая, а до других дела нет, хоть их тут с грязью смешают».

– Ну посудите сами, дорогая, что же я могу поделать? Подождем до следующего производства; мне очень жаль, что вам из-за меня приходится переносить такие неприятности, но, право же, я не виноват.

Домна Ивановна презрительно промолчала, потом, глянув на тикавшие, как ни в чем не бывало, часики, добавила злобно:

«Часы тоже завел не по чину, капитану золотых часов и носить-то не полагается!»

– Бог знает, что вы говорите, дорогая, – молвил, вздохнув, капитан и тоже умолк.

Но в самом деле, почему капитана Маточкина не произвели, когда у него было и старшинство, и служба, и все такое?

Конечно, в рассуждениях капитана о естественных слабостях начальства была известная доля благодушного философствования, но, что бы он сказал, если бы узнал, что повредили ему часы? Как часы? Именно часы от Павла Бурэ? Да, часы от Павла Бурэ, что на Невском близ Казанского. Полноте, ведь вы же рассказываете, как сами сказывали, современный анекдот, а не сказку из тысячи и одной ночи, где причины не имеют никакой связи со следствиями и наоборот. Какое же отношение могут иметь невинные часы к капитанской неудаче? Вы меня можете упрекнуть в неправдоподобии, но действительно, это было так, как я говорю. Вот в чем дело.

Когда начальству, которое, как справедливо выразился наш капитан, состоит не из отвлеченных величин, а скорее представляет из себя конгломерат обыкновенных существ, обладающих многими, если не всеми «человеческими, слишком человеческими» слабостями, – когда этому начальству представили список лиц, имеющих быть произведенными в следующий надлежащий чин, то оно, неизвестно почему заинтересовавшись фамилией Маточкина, вопросило:

«Какой это Маточкин?»

Тут подскочило расторопное сведущее лицо, которые везде, к несчастью, встречаются и без которых не обойтись, и любезно отрапортовало:

«Маточкин, это, помните, у которого не так давно история была с часами, и потом он женился на вдове Захарчук».

Начальство подняло глаза недоуменно. «Какая вдова? какая история с часами? Ничего не помню, потому что ничего даже не слыхал об этом».

– Презабавная история: капитан Маточкин выписал часы, и потом они пропали в веселом доме, их везде отыскивали, обвиняли разных личностей, судили, а потом часы нашлись в собственной же квартире капитана. Тогда много все смеялись этой истории и много говорили о ней. А может быть, я и путаю; может быть, часы принадлежали не капитану Маточкину, а были им взяты на временное пользование, но, во всяком случае, он ближайше замешан в этой смешной истории.

Сведущее лицо говорило весело и беззаботно, и сведения имело довольно приблизительные, как и все осведомленные люди, но начальство приняло как-то неожиданно серьезно весь этот рассказ, и окраска событий показалась ему подозрительной и неприятной. Оно слегка нахмурилось и проговорило укоризненно:

«Я не понимаю, Иван Петрович, как вы можете так легкомысленно относиться к вещам отнюдь не безразличным, особенно для военного ведомства. Рассказанная вами история, хотя и не весьма определенна, но, во всяком случае, бросает нежелательную тень на имя капитана Маточкина. Конечно, я уверен, что это не более как россказни, но, тем не менее, неудобно».

И начальство отложило производство ни в чем неповинного капитана.