Том 8. Под крышкой гроба

— Дог, — спросил я его однажды, — зачем тебе лишние вылеты? Ты уж давно мог бы уйти на дембель. Неужели тебе нравится это сумасшествие?

— Есть чему поучиться, — ответил он. — Урок на выживание. Выдержишь сейчас, все остальное — семечки.

Он-таки выжил. Хотелось бы знать, правда ли все то, что просачивалось сюда из Европы за последние двадцать лет. Все эти слухи как-то не вязались с Догероном Келли, которого я знал. Хорошие люди обычно не меняются. А слухи были странные. Рассказывали о каком-то смертельно опасном деятеле, который смел послевоенный черный рынок в Европе, разорив самых крупных дельцов с помощью «грязных» денег из Штатов. Никто не хотел рассказывать, что было потом. Рассказывали еще о каком-то Эль Лобо — Волке, который здорово тряхнул международных финансовых воротил. Дог и Волк — похоже. Разница в том, что Дог и в простой арифметике был не силен. Он никогда не умел проложить курс с помощью навигационной линейки. У него была какая-то голубиная способность определять время, расстояние и направление. Он всегда попадал в цель и не только возвращался сам, но и приводил сбившихся с курса. Что касается финансов, английские деньги были для него загадкой, с французским франком было попроще, он же признавал только американский доллар. Биржевый курс остальных валют определялся им по тому, сколько на них можно было купить сигарет и конфет.

Но перемена в нем ощущается, факт. Особенно в глазах. Он все время как бы следит за тобой. И движется странно, словно постоянно проверяет, кто у него сзади и по бокам.

Два Дога? Три? Все может быть. Теперь он здесь, и мы еще увидимся. Люблю копаться в темных углах, думаю, что откопаю ответы на свои вопросы. Я должен, мне хочется знать. Надеюсь, меня не огорчит то, что я разыщу.

В глубине души я опасался противоположного.

5

Никогда не понимал, отчего людям не нравится дождь. Стоит за окном насупиться и заморосить, как все начинают ворчать. Женщины куксятся в своих забитых всяким хламом квартирах или без конца висят на телефонах; мужья чаще чем обычно прикладываются к бутылке, и уже к обеду у них трещит голова; редкие прохожие готовы передраться из-за свободного такси, что, обычно, доставляет водителям садистское наслаждение. Как не радоваться дождю? Ведь он все делает чище. Хороший дождь дает городу единственную возможность поплескаться, чем он и занимался сейчас, весело и шумно сгоняя грязь в сточные люки.

Повернув направо у Парковой авеню, я добрался до старого Тричет Билдинга, отыскал на указателе номер конторы Чета Линдена и поднялся на лифте на шестой этаж. Он встретил меня улыбкой и, махнув рукой на стул, закончил свой телефонный — разговор.

— Привыкаешь с трудом, Дог? — повернулся он ко мне.

— Наверстываю в темпе. Город здорово изменился.

. — Не к лучшему, конечно.

~ — Разумеется. А ты когда вернулся?

— Сегодня как раз неделя. И уже скучаю по Лондону. Получил свои десять кусков?

Вынув последнюю сигарету из пачки, я закурил.

— Там есть одно условие, насчет нравственности.

Чет забулькал от смеха.

— А обойти никак нельзя?

— Вряд ли.

— Это не ответ, с твоей-то светлой головой. Впрочем, зачем ты вообще хлопочешь об этом деле, тебя что, зациклило?

— Скажем, это — дело принципа.