Том 8. Под крышкой гроба

Они молотят тебя своими огромными дубинами и толкут, и толкут, пока ты не закричишь от невероятной боли, а потом станешь тихонько скулить, вовсе не понимая, для чего ты вообще живешь. Эти большие, мягкие и крепкие дубины выбивают, из тебя все желания и все чувства, оставляя лишь ощущение того, что тебя обокрали, и ты никак не можешь понять, чего же ты лишилась.

Шейла Макмиллан, жена искуснейшего бабника. Так он сам говорил. Так говорили другие женщины. То же подтверждали и мужчины. Ведь они любят друг друга, но чтобы дать ему хоть каплю этого прекрасного чувства, которого он так жаждет, ей приходится прибегать к таблеткам забвения доктора Эллиота в маленьких пластиковых флаконах, и все происходит, когда она находится совсем в других мирах.

Но как он догадался? Мерзкий Барбос.

Хорошо бы паршивец вернулся.

Раздался стук в дверь.

— Как себя чувствуешь? — спросил я.

— Одиноко. Слишком много думаю.

— Ты в самом подходящем для этого месте. В этой кровати меня зачали. Наверно, тоже долго думали, прежде чем затеять это дело.

— Вряд ли. Ты был просто бесплатным приложением.

— Сомневаюсь. В те времена сначала думали. Мне приятнее верить, что меня запланировали. Брачно или внебрачно, но по плану.

Шейла улыбнулась и сразу сменила тему.

— Вчерашняя ночь на самом деле была?

— Ты там присутствовала, Шейла.

— Все это больше похоже на сон. У меня бывают странные сны. Вся моя жизнь — один жуткий сон. Иногда я даже не могу понять, сплю я или все происходит на самом деле, я даже щиплю себя, чтобы проверить.

— Сейчас ты не спишь, детка.

— Я много думала перед тем, как ты пришел.

— О чем?

— Обо всем. Ни о чем. Опять обо всем. Может, ты поможешь мне разобраться?

— Спрашивай.

— Нет. Не буду, — ответила она. Потом глубоко вдохнула, затаив дыхание, и медленно выдохнула. Когда она снова повернула голову в мою сторону, выражение ее глаз изменилось.

— Это ты меня уложил в кровать?

— Кому-то надо было. — Я достал сигарету и закурил. — Насчет прошлой ночи…

— Не было никакой ночи. Все начинается с этой минуты, — перебила она.

— Спасибо, котенок. Об остальных свидетельствах я позаботился.

— Ты мог бы меня тоже убить?

— Нет. Женщины существуют для поцелуев, а не для убийства.

— А ты сексуально привлекательный, — сказала она, опять неожиданно сменив тему.

— Я усталый как черт и грязный.

— А душ здесь есть?

— Есть, только горячая вода кончилась.

— Говорят, холодная вода угнетающе действует на мужскую физиологию.

— Какой эго дурак тебе сказал? Может, на кого-то и действует, но я как скала.

— Правда?

— Нет, вру. Но если мы будем болтать в том же духе, то затвердею, черт побери.

— Давай вместе примем душ, — предложила Шейла.

Догоревшая сигарета обожгла мне пальцы, и я раздавил окурок каблуком.

— Прости, детка. Я — нахал урожденный, а не из тех, кто доводит себя до такого состояния.

— Не сопротивляйся, Дог. Я тебе говорю, я много думала. Я устала от своих снов.

— Но я ведь не доктор.

— Доктора мне не помогли. Раздевайся.

— Нет.

Кончилось тем, что мы оказались в душе, скользкие от мыльной пены, и она повернулась ко мне спиной, чтобы я потер ее как следует. Когда я надраивал ее пышной от мыла губкой, она, смеясь сквозь пену, сказала:

— Можешь меня сейчас поцеловать, Дог?

Прижав к себе, я поцеловал ее длинным вкусным поцелуем.

— А почему ты не твердеешь? — возмутилась она.

— Не думал, что в этом есть надобность.

— Так-таки и не думал?

— Угу. Давай-ка выключай воду и будем вытираться.

— Трусишка.

— Не вяжись к старику. Нас телесами не проймешь.

Ее руки нежно касались меня, и прожитые годы отлетели далеко-далеко.

— Полегче, милая дама.

— Какой красивый, — сказала она. Выключив воду, она отступила на шаг, чтобы взглянуть на меня. — Он у тебя больше, чем у тех, что в Британском музее.

— Благодарствую, солнышко.

Набросив на нее полотенце, я выбрался из душа. Но она не унималась. Она слегка поцарапала меня пониже спины и все время тормошила, пока я вытирался. Передо' мной мелькало ее смеющееся лицо с сумасшедшинкой в глазах, с прекрасными влажными губами. Когда она снова дотронулась до меня, у нее задрожала вся рука до плеча, а я чуть не взорвался прямо на месте. Но я понимал, что, кроме меня, другого доктора ей не найти.

Она сжала пальцы.

— Твердею изо всех сил, — заверил я.