Елена. Жить, Наташа. Жить ясной и честной жизнью, – потому что на счастье надеяться нельзя. Вон как Петр Андреевич говорил здесь Коле: принять надо жизнь, нести бремя, данное нам, твердо.
Наташа
Елена. Да. Потому что, видишь ли, жизнь пестрая вещь, как будто большая комедия: одни родятся, другие умирают в это время, одним Бог дает радости много, другим – мало. Я сегодня получила письмо от Ксении. Вся она полна счастьем своим. И Николай, и Мария Александровна идут за счастьем. И та молодежь ликует. Значит, все так пестро и перепутано. И движется жизнь вот так-то.
Наташа
Елена. Ну, несчастна… Мужества, Наталья. Мужества.
Наташа. Мама! Радуга! Бог дал радугу в знак мира. Елена
Сиделка. Елена Александровна!
Елена. А? Что вы?
Сиделка. Пожалуйте к папаше.
Елена. А? А?
Наташа. Дедушка?
Фортунатов. Как ни хороша, ни мила усадьба Паниных, все-таки я должен, к сожалению, уехать. Въезжая, весной, я чувствовал, что здесь что-то, так сказать, изменится в моей жизни. И мне представились ауспиции местных божеств благоприятными. Вышло не так, но наши судьбы не в наших руках, повторяю, надо повиноваться. – Да взгляните, какая радуга!
Тураев. Дивно. Что за запах из сада!
Фортунатов. Что такое?
Сиделка. Александр Петрович скончались.
Пощада*
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Коновалов, Федор Алексеевич.
Елена, его жена.
Таня, родственница Елены.
Андрей, сын Коновалова от первой жены
Похитонов, Семен Семенович, служит на бегах
Марья Алексеевна, сестра Коновалова, замужем за Похитоновым.
Женя, дочь Коновалова и Елены.
Саша Гаммер, молодой человек.
Действие первое
Сад при особняке, в Москве. Налево угол дома с террасой. Прямо вниз спускается аллейка, в просвете которой видна Москва. Июнь, воскресный полдень. Вдалеке слышен благовест.
У стола с летней мебелью сидят Коновалов и Таня. Коновалов плотный, немолодой человек Лицо усталое и хмурое. Таня, девушка лет восемнадцати, очень просто одета У ней русые волосы, свернутые на затылке косами. Светло-синие глаза. Она немного прихрамывает. В руках молоденький грач, несколько помятый.
Таня
Коновалов. Ты его замучишь, Татьяна.
Таня. Ничего не замучу. Напротив, я его нынче спасла. Мухтар совсем было его цапнул, да я отбила. Он чуть-чуть только перелетывает.
Коновалов. Сколько я тебя помню, ты всегда любила возиться с разными дохлыми цыплятами, слепыми щенками. Помнишь, филин у вас с Андрюшей жил в избушке. Его еще потом Говорушка загрызла.
Таня. Я сама хроменькая, так и люблю убогих.
Коновалов. Ну, ты вовсе не убогая. Это, кажется, уж и я доказал.
Таня. Что меня полюбил?
Коновалов. Так оно и бывает всегда в жизни: удивительно.
Таня. Я как-то и не заметила, как из девчонки стала взрослой, а потом в тебя влюбилась. Чудно! Ты всегда мне был дядей Федором, – хоть не родным, но почти. Я тебя немного боялась, а потом… вот потом это все и случилось.
Коновалов. Я только думаю, что в доме уже знают о нас.
Таня. Пускай знают. Мне скрывать нечего. Если б ты с тетей Еленой был близок, тогда другое дело. А ведь вы давно чужие.
Коновалов. Да, конечно. Я только к тому, что в нашем доме всегда много сплетен, гадости.