Том 8. Ведь и наш Бог не убог, или Кое-что о казачьем Спасе. Из сказов дедуси Хмыла. Часть V. О спорном и нелепом

Так уж мир устроен, что то, с чем мы соглашаемся, не успокаивает нас, но лишает покоя напрочь. Всё то, что нас увлекает, встаёт перед нами вопросом, задачей некой становится. И решают люди задачу сию, пытаются вопрос тот урядить, чтобы покой обрести. Но вопросы разные бывают. По зрелости душевной. Кому кусок хлеба насущного вопросом встаёт, кому лишний кусок, кому замета – впечатление. Перед кем-то деньгами он возникает. А кого-то, кто «до глупости» дорос, Вечностью с Бесконечностью озадачивает. Но не решается он, не рядится, вопрос такой, о лепом – нелепом, о точном – неточном. Наоборот, того, кто его пытает, он растворяет! И теряется «я» того человека, рушатся границы его. Оттого и любовь его охватывает. Она ведь не там, где плоть горит и где её гасить срочно надо, но там, где не душит, не давит. Не давит же лишь в безграничье! А вот границы-то и душат нас. До поры до времени мы не замечаем её, ограниченность нашу. Но вдруг в какой-то миг как-то нам не по себе становится в том, в чём раньше уютно было и где мы бед не знали. Дошли мы до предела своего местечка, вот и стали границы его бременем для нас. Душат они. Задыхаемся мы от ограниченности своей. Тут и возникают иные вопросы, не те, которые нас раньше волновали. Они – что ключи для человека, другие миры ему открывающие, большие, в которых не был он никогда.

Так вот, шаг за шагом, проходим мы Век свой! И доходим до дна! Вот тогда и встаёт перед нами Вечность в виде Голгофы! Озадачивает нас Бесконечность восхождением на крест! Нельзя её «принять в голову», расслабиться да жить спокойно. Не получится! И, наоборот, ещё больше больным Вечное сделает человека. Так ты лишь о местечке своём болел. А теперь местечко твоё всем миром стало, но тебе всё равно мало. И болеешь ты теперь за весь мир!

Увы, всё то, что мы «в голову принимаем», напрягает нас! Пытаемся мы это, «в голову принятое», связать и увязать в целое. Ибо лишь оно только, целое, нас устроит. А не выходит. Всякая жизнь частная, «своя польза», нас лишь пуще разгуливает. Мало нам того, что мы получаем! Нам нужно ВСЁ!!! Так вот и растём мы, чтобы однажды дорасти и в суть ВСЕГО начать всматриваться. Каково оно, ВСЁ? Почему человеку всё время мало? Почему он насытиться не может тем, что от трудов своих непосильных стяжает? Почему он, словно дитя капризное, всегда одинокий, даже среди десятков любящих его людей? Почему только там хорошо, где нас нет? Почему жизнь наша – вечный поход до горизонта предательского, убегающего? Во-о-о-он там оно, счастье! Доходим мы до вешки намеченной, а счастье всё так же, во-о-о-о-о-он там оно. Почему жизнь всё время нас перед выбором ставит? Почему нельзя и то, и это, и вон то ещё?

Тогда-то перед философом таким доморощенным и встаёт вопросом вся та чепуха, от которой «люди дела» отмахиваются. Так что всегда так было и будет до тех пор, пока Суверть крутится, пока мир существует. Дело обычное!

Если ты мир свой зрелым умом устроишь, не сейчас, однажды, то не будет в нём как надо, не будет в нём как должно! Не будет в нём и того, кто тебе должен. А раз так, не будет в нём обид. Не будет в нём холода! Не будет в нём голода! Не будет в нём и жизни со смертью! Точный мир – это Живой мир! Мир, который движется и не движется! Мир, в котором… Мир, который… Нет тут слов. Не подберёшь их для такого мира! И это мир ЛЮБВИ! Любви, которая не ищет своего, не раздражается, не обижается! Не рождается и не умирает! Всё покрывает!!!

Но не выстроить такой мир по хотению! Не построить его по волению! Нет прописей для него. Лишь выболеть его можно! Зачем же тогда я тебе говорю о том, что видит око, да зуб неймёт? А для того, чтобы сказано было! Посеяно семя! Взойдёт плод! Пока же – трудись, борись, ошибайся, падай, обижайся, поднимайся, предавай или будь преданным! Живи, одним словом! И помни: мы ноги все! Кто-то для тебя левая нога, для кого-то ты левая нога. Так и идём по жизни, левой-правой. Ты, левая нога, сделала шаг свой. Очередь за правой. Левой-правой! Не делает правая нога шага своего? Так это и есть её шаг! Очередь за тобой! Иди! Не стой на месте! Не жалей себя, мол, бедный я, несчастный! Никто меня… никто не для меня! Как раз этим «никто не для меня» для тебя они! Не видишь ты того, потому что неточный!

А как идти-то? Трудясь, борясь, опасностью шутя!

* * *

Тут что-то толкнуло меня изнутри. Затряслась хата Лесника, задрожало пространство вокруг, поплыл его голос, и я… вновь очутился в комнате с именинником. Солнце уже скрылось за горизонтом. На стенах комнаты продолжали играть блики огня, словно топилась печка, всё так же густо пахло кавказскими травами. Я силился понять: сплю ли я, бодрствую? Приснилась ли мне беседа с Лесником? А может быть… Всё для меня смешалось в единое.

* * *

– Пусть будет так! Понравился ты мне, – продолжал свой рассказ именинник. – Отпущу я тебя! Ты же станешь Волей моей до поры, исполнишь то, что должно свершиться! Когда тебя упрекнут в том, чего ты не делал, подними руку свою. И исполнится Воля моя! Чему быть – тому быть! Иди с миром!