Письма к Алексееву и Потоцкому (1876) — не единственное промежуточное звено между заметками об «искушениях дьяволовых» в подготовительных материалах к «Идиоту» (1867–1868) и «Подростку» и в «Исповеди Версилова» (1874–1875), с одной стороны, и главой «Великий инквизитор» (1878–1879) — с другой. Через полгода после них Достоевский вернулся к той же теме (всплывающей и на других страницах «Дневника») и развил ее более подробно в первой главе январского выпуска «Дневника писателя» за 1877 г. («Три идеи»). Характеризуя здесь идею насильственного единения человечества, провозглашенную Древним Римом и усвоенную папой, как «идею католическую» и рассматривая современные ему западные социалистические учения как всего лишь видоизменение старой «католической идеи» «устройства человеческого общества <…> без Христа и вне Христа», Достоевский противопоставляет как этой, «католической», так и родившейся в борьбе с нею протестантской идее, получившей, по его мнению, новую опору в воинственном национализме созданной Бисмарком Германской империи, «нарождающуюся «славянскую идею», которую оценивает как «третью мировую идею», засиявшую на Востоке небывалым и неслыханным еще светом» (1877, январь, гл. 1, § I). Лишь благодаря ей, на основе торжества идеала личной нравственной свободы и братской ответственности каждого отдельного человека за судьбы другого, за судьбы народа и человечества, «падут когда-нибудь, — провозглашает писатель, — перед светом разума и сознания естественные преграды и предрассудки разделяющие до сих пор свободное общение наций эгоизмом национальных требований, и <…> народы заживут одним духом и ладом, как братья, разумно и любовно стремясь к общей гармонии» (1877, январь, гл. 2, § I). В определенной мере предваряет круг идей, выраженных в «поэме» Ивана об Инквизиторе, также рассказ «Сон смешного человека» (Дневник писателя, 1877, апрель, гл. 2).
Заканчивая последний, декабрьский, номер «Дневника писателя» за 1877 г., прощаясь здесь в специальной заметке «К читателям» с подписчиками и другими читателями «Дневника» и вновь подтверждая в ответ на их вопросы, что в 1878 г. «Дневник» выходить не будет, Достоевский в объяснение причин этого писал: «В этот год отдыха от срочного издания я и впрямь займусь одной художнической работой, сложившейся у меня в эти два года издания „Дневника“ неприметно и невольно» (1877 декабрь, гл. 2, § V). Приблизительно в это же время Достоевский занес в одну из своих записных тетрадей следующую заметку
1) Написать русского Кандида
2) Написать книгу о Иисусе Христе
3) Написать свои воспоминания.
4) Написать поэму „Сороковины“
(Все это, кроме последнего романа и предполагаемого издания „Дневника“, т. е. minimum на 10 лет деятельности, а мне теперь 56 лет)» (XXII, 14).
Под «последним романом» здесь разумеются будущие «Братья Карамазовы». Но и три других замысла, фигурирующих в этом плане, не будучи осуществленными в виде самостоятельных произведений, влились в замысел «Карамазовых» или, во всяком случае, получили в нем определенное отражение.
Один из них — «поэма „Сороковины“», замысел которой относится еще к лету 1875 г. По известному нам авторскому плану она должна была быть осуществлена в виде «Книги странствий», описывающей «мытарства 1 (2, 3, 4, 5, 6 и т. д.)» (IX, 6). Среди заготовок для нее в тетради Достоевского особенно важен разговор Молодого человека с сатаной, частично предвосхищающий беседу Ивана Карамазова с чертом, ее интонации и самый образ собеседника Ивана: «Меня всего более бесит, что ко мне приставлен ты <…> как ты глуп» (IX, 6). В «Братьях Карамазовых» название «Хождение души по мытарствам» отнесено к трем главам (III–V) девятой книги романа «Предварительное следствие», описывающим «первое», «второе» и «третье» мытарства Мити (душе которого суждено в романе умереть и воскреснуть не буквально, но символически).
Как ответвление замысла «книги о Иисусе Христе» можно рассматривать поэму «Великий инквизитор».