Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Он сам виноват в этом! И вообще, какое ты имеешь отношение к этому делу?

— Я его брат и наследник!

— Он еще жив и может сам за себя отомстить. Или, может быть, он ребенок, раз ты до его смерти решаешь за него? Ты называешь себя христианином и говоришь о кровной мести. От кого ты получил свое христианство? У вас есть патриарх, архиепископ, епископ; у вас есть архидьяконы, священники, дьяконы, дьячки и множество проповедников. Разве среди такого множества людей не нашлось хотя бы одного, кто бы вам сказал, чему учил Сын Богоматери?

— Нет никакой Божьей Матери! Мария была только матерью человека Иисуса!

— Я не хочу с тобой спорить, я не священник и не миссионер. Но ты ведь все-таки веришь, что Иисус был одновременно истинным Богом. Я в это верю. Так знай, что он нам и вам приказал: любите ваших врагов, благословляйте тех, кто вас проклинает, делайте добро тем, кто вас ненавидит, и молитесь за тех, кто вас оскорбляет и преследует, потому что вы — дети вашего Отца небесного!

— Я знаю, что он сказал эти слова.

— А почему ты их не слушаешься и им не повинуешься? Почему ты говоришь о кровной мести? Мне что, когда я вернусь в свою страну, рассказывать, что вы не христиане, а язычники?

— Ты не вернешься!

— Я вернусь, и не тебе угрожать мне. Посмотри на это полено, которое я бросаю в костер! Или ты обещаешь обходиться с нами как со своими друзьями, относиться к которым с пренебрежением было бы величайшим позором для твоего дома и твоего племени, или, прежде чем кусок этого дерева догорит, ты будешь трупом.

— Ты меня убьешь?

— Я тотчас же снимусь с места и прихвачу тебя как заложника; да, я буду вынужден тебя убить, если мне не дадут уйти.

— Тогда ты также не христианин!

— Моя вера запрещает мне трусливо и напрасно отдавать себя на растерзание. К тому же она разрешает мне защищать свою жизнь, которую дал мне Бог, чтобы быть в этой жизни полезным братьям и подготовиться к вечности. Кто же захочет насильственно укоротить это драгоценное время, против того я буду бороться, насколько хватит сил. А то, что эта сила вовсе не детская, ты уже узнал!

— Господин, ты опасный человек!

— Ты ошибаешься. Я мирный человек, но опасный противник. Взгляни на огонь — дерево почти сгорело.

— Дай мне время поговорить с моим братом.

— Ни одной минуты!

— Он требует твою жизнь!

— Пусть попробует ее взять.

— Я не могу тебя освободить.

— Почему?

— Потому что ты сказал, что ты не оставишь бея.

— Я сдержу это свое слово.

— А его я не могу отпустить. Он наш враг, и курды из Бервари наверняка нападут на нас.

— Оставили бы вы их в покое! Я напоминаю тебе последний раз — дерево уже сгорело дотла.

— Хорошо, господин, я послушаюсь тебя, потому что ты в состоянии претворить в жизнь свою угрозу. Вы будете моими гостями.

— И бей?

— И он тоже. Но вы мне должны обещать, что не покинете Лизан без моего разрешения!

— Я обещаю!

— За себя и за всех остальных?

— Да. Правда, я ставлю несколько условий.

— Какие?

— Все наши вещи останутся с нами.

— Хорошо.

— И если несториане поведут себя против нас враждебно, я освобождаюсь от своего обещания.

— Пусть будет так.

— Хорошо, я доволен. Дай нам пожать твою руку и возвращайся к раненому. Мне его перевязать?

— Нет, господин! Твой вид разжег бы в нем еще большую ярость. Я гневаюсь на тебя, потому что ты меня победил. И я боюсь тебя, но все же я тебя люблю. Ешьте вашу овцу и спите с миром. Вам никто не причинит вреда!

Он подал нам всем руку и возвратился в дом. Этот человек не был больше нам опасен. По выражениям лиц остальных можно было понять, что наше поведение произвело на них глубокое впечатление. Мужественным принадлежит мир, а Курдистан лишь часть его. Теперь мы могли без малейшего опасения обратиться к жаркому. Во время еды я перевел своим друзьям только что состоявшийся разговор с мелеком. Англичанин качал в раздумье головой; условия мира ему не нравились.

— Вы совершили одну глупость, сэр, — сказал он.

— Какую?

— Могли бы крепче нажать на парня. С остальными мы бы справились.

— Будьте благоразумны, сэр Дэвид. Против нас слишком много людей.

— Мы пробьемся. Yes!

— Один или двое из нас наверняка бы пробились, остальные бы погибли.

— Ну вот еще! Вы стали трусом?

— Да нет. По крайней мере меня не хватит удар, если у меня из-под носа вырвут кусок мяса.

— Спасибо за напоминание! Значит, остаемся в Лизане? Что за дыра? Город или деревня?

— Резиденция с восемьюстами тысячами жителей, конкой, театром, салоном «Виктория» и скейтинг-рингом.

— Идите вы к дьяволу, если не умеете шутить как следует! Наверняка какая-нибудь дыра этот ваш Лизан.

— Ну, он очень красиво расположен на берегу Заба, но из-за того, что его постоянно разрушали курды, его нельзя, разумеется, сравнивать с Лондоном или Пекином.

— Разрушен! Очень много чего погибло?

— Наверняка.

— Превосходно! Буду копать. Найду Fowling bulls. Пошлю в Лондон. Yes!

— Ничего не имею против, сэр!

— Будете помогать, мистер. И эти несториане тоже. Заплачу хорошо, очень хорошо! Well!

— Не ошибитесь в расчетах, сэр.

— Как? Разве там нету Fowling bulls?

— Разумеется, нет!