Томъ четвертый. Скитанія

Пассажиры являлись и исчезали, какъ въ калейдоскопѣ. Въ товарныхъ вагонахъ не хватало мѣста, и нашъ привилегированный оазисъ подвергался постоянной и весьма жестокой осадѣ.

— Чѣмъ они лучше насъ? — кричала воинственная публика. — Мы такъ же не платимъ денегъ, какъ и они!.. — Мы защищали по возможности свои позиціи, невзирая на эту своеобразно-манчжурскую аргументацію, но инородные элементы все-таки проникали внутрь.

Особенно памятна мнѣ одна казачья капитанша, попавшая къ намъ въ вагонъ черезъ три станціи послѣ Харбина. Это была не молодая, но мужественная дама съ большой бородавкой на лѣвой щекѣ и челкой рыжихъ волосъ надъ узкимъ лбомъ; она съ такимъ рѣшительнымъ видомъ вошла въ вагонъ и усѣлась на мое мѣсто, что я не посмѣлъ сказать ни слова. Попробовали было мы натравить ее на генерала, ибо въ генеральскомъ купэ было гораздо свободнѣе, но генералъ остался твердъ какъ адамантъ, и храбрая капитанша послѣ непродолжительнаго, но горячаго разговора вернулась на прежнее мѣсто.

Капитанша ѣздила въ Харбинъ за покупками и везла съ собой теперь цѣлыхъ двѣ платформы, нагруженныя всякой всячиной, до соломенныхъ стульевъ и цвѣточныхъ горшковъ включительно. За всѣмъ этимъ скарбомъ наблюдалъ казакъ-пластунъ, котораго я ни разу не видѣлъ трезвымъ. Мы донимали капитаншу, увѣряя, что китайскіе пассажиры ея платформъ развязали всѣ стулья и усѣлись на нихъ играть въ карты за ея же круглымъ столомъ. Наконецъ, на одной изъ станцій обѣ платформы вмѣстѣ съ казакомъ были отцѣплены, и мы навѣки потеряли ихъ изъ вида, но капитанша не унывала.

— Пусть только пропадетъ у него что-нибудь! — грозилась она въ отвѣтъ на наши лицемѣрныя соболѣзнованія. — Горло перерву!

Вообще средне-манчжурскіе пассажиры отличаются мужественностью. На станціи Нинзашанъ, гдѣ мы стояли болѣе двухъ часовъ, одинъ пассажиръ все-таки умудрился опоздать и выбѣжалъ на дорогу, когда поѣздъ уже тронулся. Опоздавшій пассажиръ попробовалъ вскочить на высокую платформу, проходившую мимо, но сорвался внизъ; другая, третья тоже оказались слишкомъ высокими и не имѣли подножекъ; поѣздъ между тѣмъ пошелъ быстрѣе, — тогда, не долго думая, пассажиръ схватилъ старую шпалу, валявшуюся у полотна, и сунулъ ее подъ поѣздъ. Ближайшій вагонъ, наскочивъ на шпалу, сошелъ съ рельсовъ двумя колесами; поѣздъ торжественно остановился. Пассажиръ, не теряя времени, побѣжалъ къ своему вагону, но поѣздное начальство всполошилось и захотѣло составить протоколъ. Однако неустрашимый пассажиръ и тутъ оказался на высотѣ положенія.

— Я васъ знаю, подлецовъ, — заявилъ онъ съ несокрушимымъ сознаніемъ собственной правоты. — У васъ все равно поѣзда ежедневно съ рельсовъ сходятъ!..

Въ концѣ-концовъ протоколъ не былъ составленъ, а подъ сошедшія съ рельсовъ колеса подложили по шпалѣ съ внутренней стороны, потянули паровозомъ, и вагонъ опять скатился на рельсы по этимъ двумъ примитивнымъ деревяннымъ рычагамъ; тогда поѣхали дальше.

Почти отъ самаго Харбина мы стали замѣчать молодого бѣлокураго солдата, который съ весьма растеряннымъ видомъ обѣгалъ весь поѣздъ на каждой остановкѣ, заглядывая въ лицо всѣмъ пассажирамъ и какъ-будто кого-то отыскивая.

— Кого ты ищешь? — стали спрашивать его наконецъ.

— Барыню! — отвѣчалъ солдатъ. — Начальникъ меня послали, капитанъ Бѣлобороденко!..

— А гдѣ же твоя барыня? — спрашивали его.

— Кто знаетъ! — сокрушенно отвѣчалъ солдатъ. — Капитанъ заказывали: изъ Сибири барыня будетъ ѣхать, такъ чтобы мнѣ встрѣтить и домой привезти…

— Такъ мы вѣдь въ Сибирь ѣдемъ! — доказывали ему.

— Ты ужъ на встрѣчныхъ поѣздахъ лучше спрашивай!..

— Я и то спрашиваю! — уныло отвѣчалъ солдатъ. — Да нѣту! Мнѣ капитанъ заказывали ни одного поѣзда не пропускать ни изъ Сибири, ни въ Сибирь… А все нѣту!.. Придется видно до самой Сибири ѣхать!..

Фулярди стоитъ на берегу Нонни, которую русскіе солдаты перекрестили въ Нюню. Это — тоже довольно многолюдный желѣзнодорожный поселокъ, съ кирпичными зданіями, ресторанами, любительскими спектаклями. Одинъ изъ ресторановъ устроенъ въ китайской кумирнѣ, сохранившей еще свои изваянія и наружную рѣзьбу; только вмѣсто буддійской молитвы надъ входомъ красуется надпись: «Продажа черныхъ (?) и бѣлыхъ кушаній».

Рестораны въ Фулярди, впрочемъ, еще своеобразнѣе, чѣмъ въ Харбинѣ. Мы зашли въ одинъ и потребовали обѣдъ.

— Чего истъ будешь? — спросилъ меня метръ-д’отель, изъ восточныхъ человѣковъ, конечно, выходецъ изъ Сахалина или Александровской тюрьмы.

— Баранинъ есть свѣжій! — продолжалъ метръ-д’отель, — варить станемъ!..

Я попросилъ изжарить шашлыкъ.

— Какой шашлыкъ жарить станемъ? — сердито отвѣчалъ армянинъ. — Ничѣмъ жарить!.. Гармаринъ никакой нѣту!

Очевидно о маслѣ здѣсь не имѣли никакого понятія, и маргаринъ составлялъ нормальный пищевой продуктъ.

За стѣной шумѣла и даже слегка приплясывала какая-то веселая компанія.

— Дунька, а Дунька! — говорилъ осиплый басъ. — Подтяни брюхо корсетомъ!.. Безъ корсета баба свою флампанперію распуститъ, я не люблю!..

— И безъ к‘рсета х'р'ша! — отвѣчалъ странный, какъ-будто укороченный женскій голосъ.

— Не барыня, м'жичка!..