Томъ четвертый. Скитанія

Вообще же, по словамъ моего спутника, математика не процвѣтаетъ въ японскихъ среднихъ школахъ, кромѣ спеціальныхъ. Тѣмъ болѣе видное мѣсто принадлежитъ рисованію, которое преподается какъ съ японской, такъ и съ европейской точки зрѣнія, съ изученіемъ перспективы, скелета и съ рисунками живой модели. Каждый годъ устраивается конкурсъ ученическихъ работъ, и нѣкоторые изъ премированныхъ рисунковъ такъ хороши, что я соблазнился и хотѣлъ пріобрѣсти ихъ для себя, но, разумѣется, оказалось, что ученическія работы не продаются. Двѣ или три картинки отличались даже простотой и и реальнымъ направленіемъ, противорѣчившимъ общему причудливо-тонкому характеру японской живописи. Группа рыбаковъ на берегу у костра. Лица истощенныя и загрубѣвшія отъ вѣчного пребыванія подъ солнцемъ и вѣтромъ, грязные лохмотья одежды, некрасиво повисшей вокругъ коряваго темнокоричневаго тѣла съ мускулами, выступающими какъ узлы веревокъ… Пожилой джинрикша везетъ старую японку по сельской дорогѣ… Двое гимназистовъ, зажавъ руками уши, сидятъ, склонившись надъ книжкой, и долбятъ урокъ.

— Это новая мода! — неодобрительно сказалъ Тойогиса, останавливаясь передъ этими рисунками.

Онъ былъ поклонникомъ старинной живописи и показывалъ мнѣ потомъ собраніе старинныхъ гравюръ, которое могло бы свести съ ума любого европейскаго коллекціонера.

— А какой предметъ важнѣе всего въ вашей школѣ? — спросилъ я своего спутника.

— А что вы думаете? — живо возразилъ онъ. — Конечно, классики, въ двойной системѣ!..

Я чуть не отскочилъ въ сторону. Мнѣ почудилось, что между нами встаетъ тощая тѣнь латиниста изъ чеховъ, съ пучкомъ экстемпоралій въ рукахъ.

Однако, почтенный учитель англійскаго языка говорилъ совсѣмъ о другомъ. Его двойная система состояла изъ японскихъ и китайскихъ нравственно-философскихъ писателей, изученіе которыхъ считается замѣняющимъ религіозное воспитаніе и цѣнится весьма высоко.

Китайскіе классики имѣютъ особаго учителя, хотя, какъ извѣстно, для чтенія китайскихъ идеограммъ не требуется знанія языка, и для японскаго школьника, по мѣрѣ того, какъ онъ усваиваетъ себѣ систему этого письма, открывается одинаковая возможность читать японскія и китайскія книги.

Японскіе классики изучаются по подлинникамъ и хрестоматіямъ. Я попросилъ г. Тойогису перевести мнѣ, по его выбору, отрывокъ изъ хрестоматіи.

Онъ подумалъ немного и выбралъ статью о патріотизмѣ, предупредивъ, что это не что иное, какъ журнальная статья, написанная десять лѣтъ тому назадъ однимъ изъ тогдашнихъ японскихъ министровъ и, вслѣдствіе своего необычайнаго краснорѣчія, уже зачисленная въ составъ японскихъ классиковъ и даже попавшая въ хрестоматію.

«Японія, несомнѣнно, первая страна въ мірѣ, — начиналось это замѣчательное произведеніе. — Мягкость ея климата, обиліе плодовъ природы, красота населенія, мужество, умъ и семейныя добродѣтели дѣлаютъ ее рѣдкостнымъ цвѣткомъ міра, брошеннымъ на соленый берегъ самаго большого изъ земныхъ морей. (Злобная пословица тихоокеанскихъ англичанъ, напротивъ, утверждаетъ, что „въ Японіи плоды безъ вкуса, цвѣты безъ запаха и женщины безъ добродѣтели!“)

И если другія страны соперничаютъ съ нею въ силѣ, то пальма граціи и красоты принадлежитъ, несомнѣнно, намъ. Спрашивается, что же мы должны сдѣлать для того, чтобы утвердить первенство Японіи, если не на всемъ земномъ шарѣ, то, по крайней мѣрѣ, въ предѣлахъ Азіи, занятыхъ соплеменными намъ монгольскими народами…»

Далѣе въ видѣ средствъ рекомендуется прилежное изученіе точныхъ и прикладныхъ наукъ и постоянное стремленіе къ совершенствованію, чтобы Японія умѣла производить все то, что производятъ чужія страны, такъ же хорошо и даже лучше ихъ, и затѣмъ любовь къ японскому государству и въ частности къ микадо.

«Почему мы любимъ японское государство? — спрашиваетъ авторъ. — Мы любимъ его, потому что оно священно. Начало его простирается въ глубь вѣковъ, какъ будто оно вышло изъ нѣдръ океана вмѣстѣ съ самой японской землей. Мы любимъ его, потому что оно разумно. Оно ввело порядокъ и правосудіе, уничтожило произволъ и тиранію сильнаго надъ слабымъ…

Мы любимъ его, потому что оно свободно. Оно мудро предоставляетъ намъ вѣрить, какъ вѣрится, говорить, какъ думается, собираться вмѣстѣ и управлять собственными дѣлами, поскольку мы умѣемъ и хотимъ. И только когда мы просимъ о помощи, оно является и помогаетъ…

Поэтому японское государство есть лучшее изъ государствъ. Оно наша мать и отецъ, но мы любимъ его сильнѣе, чѣмъ собственныхъ кровныхъ!..»

Такова государственная религія, которой обучается юношество въ японскихъ школахъ.