Томъ четвертый. Скитанія

Въ другихъ пассажирскихъ вагонахъ желѣзнодорожные чины были перемѣшаны съ военными и какими-то спеціальными статскими манчжурцами, очень напоминавшими щедринскихъ ташкентцевъ.

Желѣзнодорожники держали себя надменно, водились только другъ съ другомъ, а съ прочей публикой разговаривали свысока, еле процѣживая сквозь зубы словечко по словечку. Это все были молодые элегантные люди въ новенькихъ мундирахъ и ослѣпительно бѣлыхъ воротникахъ, несмотря, на дорожную грязь. При каждой остановкѣ они выскакивали первые на платформу и заводили долгіе и таинственные разговоры съ начальниками станцій. Они всегда знали, почему остановился поѣздъ, и скоро ли онъ пойдетъ дальше.

Штатскіе манчжурцы были всѣ на одно лицо. Красныя, обвѣтренныя физіономіи, толстые, словно обрубленные усы, короткіе кафтаны или венгерки необыкновеннаго покроя и огромные сапоги. Они больше молчали и глушили водку вездѣ, гдѣ представлялась возможность.

Среди офицеровъ выдѣлялся маленькій безусый поручикъ изъ Харбина. Онъ везъ съ собою жену, тещу и даже свояченицу и былъ въ пути уже третью недѣлю. Первоначально онъ отправился изъ Харбина чрезъ Владивостокъ въ Хабаровскъ, чтобы добраться до Сибирской желѣзной дороги по рѣкѣ Амуру. По русскому обычаю, онъ не счелъ нужнымъ наводить справокъ, а просто усѣлся на пароходъ со всей своей свитой и только за полчаса до отхода случайно узналъ, что пароходъ дальше Благовѣщенска не пойдетъ. Отъ Благовѣщенска до Стрѣтенска, ближайшей станціи Сибирской дороги, 1,500 верстъ, и санный путь открывается только въ ноябрѣ. Волей-неволей бѣдному путешественнику пришлось забрать свою свиту и отправиться по желѣзной дорогѣ обратно въ Харбинъ. Всѣ три дамы были, разумѣется, чрезвычайно возмущены, особенно теща; но бѣдный офицерикъ былъ слишкомъ подавленъ своими злоключеніями, чтобы обращать вниманіе на упреки.

— Можете себѣ представить, — постоянно восклицалъ онъ, — выѣхалъ изъ Харбина и опять ѣду въ Харбинъ… Нѣтъ, вы не можете себѣ этого представить!..

Всѣ эти пассажиры были, впрочемъ, гораздо несчастнѣе насъ. Уже на второй станціи отъ Гродекова ихъ заставили вылѣзть изъ вагоновъ подъ предлогомъ пересадки, продержали два часа подъ мелкимъ дождемъ, потомъ заставили влѣзть въ тѣ же самые вагоны, ибо другихъ не оказалось. Такія штуки продѣлывали съ ними каждую ночь и въ концѣ-концовъ на какой-то злополучной станціи просто отцѣпили совсѣмъ и оставили на пути.

Самое начало нашего путешествія ознаменовалось несчастьемъ. Отъ искры изъ трубы паровоза, не снабженной дымовымъ колпакомъ, загорѣлись товары, сложенные на передней платформѣ. Поѣздъ, конечно, остановился и при томъ такъ неудачно, что два среднихъ вагона, наполненныхъ пассажирами, оказались на мостикѣ чрезъ небольшую горную рѣчку и довольно высоко надъ водой. Пассажиры переполошились. Изъ нѣкоторыхъ дверей высовывались испуганныя женскія головы. Я не предполагалъ, что среди пассажировъ такъ много женщинъ. Внутри вагоновъ слышался дѣтскій плачъ. Съ подножки одного изъ вагоновъ, стоявшихъ на мосту, вылетѣли два или три тюка съ вещами и попали прямо въ грязную воду. Но желѣзнодорожная прислуга, спѣшившая на мѣсто пожара, стала такъ страшно ругаться, что публика сразу успокоилась.

— Куда прете зря, проклятыя? — кричали кондукторы на женщинъ. — Видите: пустяки! Еще прыгуна не свистали.

— Какой такой прыгунъ? — полюбопытствовалъ я.

— А это такой свистокъ для крушеній, — полушутя объяснилъ мнѣ сосѣдъ. — Когда съ локомотива свистнутъ прыгуна, публика должна прыгать на насыпь.

Однако, впереди пожаръ разгорѣлся яркимъ пламенемъ. Китайцы, которыхъ пригнали на работу со всѣхъ концовъ поѣзда, сбрасывали горящіе ящики налѣво и направо, и скоро по обѣ стороны насыпи образовались двѣ пылающія кучи, быстро разгоравшіяся, какъ два большихъ костра.

— Отчего же не раскидаютъ товара врозь? — съ удивленіемъ спросилъ я одного изъ смазчиковъ, торопливо пробѣгавшаго мимо.

— Ну его къ черту! — безпечно махнулъ онъ рукою. — Частный товаръ, не желѣзнодорожный.