Томъ четвертый. Скитанія

Я невольно вспомнилъ нефтяныхъ рабочихъ въ Баку, которыхъ я видѣлъ въ прошломъ году и которые спятъ и ѣдятъ въ такихъ же тѣсныхъ стойлахъ, но въ невыносимой грязи, по колѣно въ нефтяныхъ остаткахъ, и даже тѣсто для лепешекѣ замѣшиваютъ въ нефтяной жижицѣ.

У китайцевъ было не такъ чисто. Но зато впереди барака у нихъ была кухня съ кирпичной, выведенной по-русски, плитой. Многіе изъ нихъ были одѣты въ обноски европейскаго платья. Лица ихъ смотрѣли кротко, но нѣсколько печально. Они толпились вокругъ повара, который варилъ въ кипяткѣ особыя булочки, какъ будто сдѣланныя изъ бѣлой слоистой кожи. Сюда г. Ѳедосѣевъ пришелъ вмѣстѣ съ нами.

— Вотъ хорошій народъ, послушный! — неутомимо повторялъ онъ. — Всѣми они довольны, стачекъ никогда не затѣваютъ, а работаютъ еще лучше японцевъ… Побольше бы такихъ-то!..

Изъ китайскаго барака мы отправились къ Смиту, который, за неимѣніемъ рыбы для обработки, уже собрался уѣзжать въ Америку. Они сводили съ Ѳедосѣевымъ послѣдніе разсчеты. Смитъ былъ необыкновенно длинный и чрезвычайно безобразный американецъ, и не только руки, но и лицо его казалось грубо вырѣзаннымъ изъ сѣраго ноздреватаго рога.

— Набрали япошекъ (japs), — ворчалъ онъ въ носъ, вкладывая въ послѣднее слово japs всю ненависть, которую «торговые люди англійскаго говора» на Востокѣ питаютъ къ своимъ маленькимъ желтокожимъ соперникамъ. — Какіе это рабочіе? Дрянь! Надутыя головы! Къ черту ихъ послать, такъ и черта жалко…

Двое молодыхъ японскихъ джентльменовъ, съ лицами, похожими на желтыя маски, въ ослѣпительно бѣлыхъ воротничкахъ и черныхъ костюмахъ, какъ-будто только что снятыхъ съ магазинной выставки, сидѣли у стѣны, но Смитъ не обращалъ на нихъ никакого вниманія.

— Скажите ему, — обратился онъ къ переводчику, плотному бѣлобрысому норвежцу, съ головой, очень похожей на большую свѣжеочищенную рѣпу, кивая головой на Ѳедосѣева, — зачѣмъ онъ не привезъ бѣлыхъ людей?.. Десять бѣлыхъ людей сработаютъ за тридцать японцевъ въ половинное время.

— Гдѣ же я возьму бѣлыхъ? — съ сокрушеніемъ возразилъ Ѳедосѣевъ.

— Эти японцы, — продолжалъ Смитъ съ тѣмъ же сдержаннымъ озлобленіемъ, — чѣмъ работать, они прибавки просятъ… Въ два мѣсяца три забастовки.

— Да-съ! — вздохнулъ Ѳедосѣевъ. — Двадцать рублей въ мѣсяцъ — еще имъ мало!..

— Они говорятъ, — вдругъ вмѣшался переводчикъ, — мы и третьей части не получаемъ! Китайскій подрядчикъ изъ С.-Франциско все себѣ беретъ.

— А намъ какое дѣло? — сказалъ Ѳедосѣевъ. — Не можемъ мы со всѣми ими дѣло имѣть, намъ надо знать кого-нибудь одного!..

Рабочихъ на всемъ тихо-океанскомъ побережьѣ отъ Владивостока до С.-Франциско поставляютъ китайскія или японскія конторы, которыя имѣютъ отдѣленія въ русскихъ и американскихъ городахъ и сами отъ себя нанимаютъ рабочихъ въ Шанхаѣ, Чифу, Хакодате, конечно, съ огромнымъ вычетомъ въ свою пользу.

— А что же, дали имъ прибавку? — полюбопытствовалъ я.

— Какъ же не дать! — вздохнулъ Ѳедосѣевъ, — поневолѣ дашь! — не хотятъ работать иначе, знаютъ — другихъ рабочихъ здѣсь нѣтъ, ну и пользуются!.. У нихъ вѣдь одинъ сказалъ «не хочу работать», такъ и всѣ заодно: цехи у нихъ, общества. Отстать никому нельзя: убьютъ!

— Да и капризные они!.. — продолжалъ онъ жаловаться. — Намедни заставили кузнецовъ трубу заводскую склепывать, не хотятъ. «Мы, говорятъ, не котельщики. Это, говорятъ, трудная работа: мы не нанимались». Плотниковъ просилъ землекопамъ помочь, отказались. А ужъ съ консервщиками прямо сладу нѣтъ. Такъ прямо и долбятъ: «Работы нашей у васъ не стало! Везите насъ въ Японію».

— Нѣтъ! — рѣшительно сказалъ Смитъ. — Въ будущемъ году ни одного японца!.. Я поѣду въ Шанхай и самъ привезу китайцевъ; тамъ сколько угодно искусныхъ работниковъ, изъ С.-Франциско вернулись, прямо съ завода!..

Японскіе джентльмены сидѣли неподвижно, какъ муміи. Одинъ былъ маленькій, лысоватый, съ забавнымъ разноцвѣтнымъ лицомъ, какъ будто сшитымъ изъ кусковъ поношенной замши, другой повыше и потоньше, съ черной гривой, похожей на парикъ изъ конскаго волоса, и большими неровными зубами, сіявшими изъ-подъ растопыренныхъ и неизмѣнно улыбавшихся губъ.

Я потихоньку освѣдомился объ нихъ у Ѳедосѣева.

— Кто ихъ знаетъ! — съ неудовольствіемъ отвѣтилъ онъ. — Чиновники таможенные изъ Хакодате… Кто ихъ знаетъ, зачѣмъ изъ Владивостока пріѣхали… На нашемъ пароходѣ назадъ поѣдутъ.

— Съ порученіемъ какимъ-нибудь?

— Не думаю, — медленно отвѣтилъ Ѳедосѣевъ. — Въ прошломъ году Дичковъ, надзиратель рыбныхъ промысловъ изъ Петропавловска, въ Японію заѣхалъ. Должно быть, визитъ отвѣтный… А между прочимъ, кто ихъ знаетъ!..

Послѣ завтрака мы сдѣлали прогулку по берегамъ Тарьинской бухты, гдѣ расположенъ заводъ.

Я шелъ рядомъ съ японцами. Маленькій японецъ напѣвалъ что-то, поразительно напоминавшее русское церковное пѣніе. Я не вытерпѣлъ и спросилъ его о происхожденіи мотива.

— Я православный, Евграфъ Никитичъ Кураока, — объяснилъ онъ мнѣ очень плохимъ русскимъ языкомъ. — Токіо семинарія училъ! Теперь Хакодате живу.

— А много православныхъ въ Хакодате? — спросилъ я.