Томъ четвертый. Скитанія

Страдательнымъ объектомъ являются камчадалы, разсѣянные по небольшимъ поселкамъ, которыхъ и чиновники и казаки усмиряютъ со времени послѣдняго бунта въ 1731 г. и заусмиряли до пожизненнаго трепета и безмолвія. Зимою, путешествуя по сѣверной Камчаткѣ, я былъ пораженъ складомъ туземной жизни и никакъ не могъ помириться съ ея противорѣчіями. Ѣды много: рыба, бараны, медвѣди. Губернаторъ Завойко велѣлъ завести скотъ, и камчадальскіе ребятишки пьютъ молоко, ѣдятъ молочную кашу, смѣшанную съ прогорклымъ тюленьимъ жиромъ. Завойко велѣлъ развести огороды, и камчадалы ѣдятъ картошку, перетертую съ кипрейными стеблями и шеломайнымъ корнемъ. Природа богата и все терпитъ и все даетъ: соболи вздорожали до 30 рублей, и въ годъ промышляютъ двѣ, три тысячи штукъ. Крапива для выдѣлки сѣтей дико растетъ выше человѣческаго роста. Но среди всего этого изобилія, въ просторныхъ избахъ, у амбаровъ, наполненныхъ пищей, живетъ населеніе, забитое до потери человѣческаго образа и вѣчно умирающее со страху, то передъ начальствомъ, то передъ заразой, то даже передъ проѣзжимъ казакомъ, везущимъ почту.

Я пріѣхалъ въ Камчатку самъ-другъ съ казакомъ, но мнѣ предшествовала молва о 75 собачьихъ нартахъ, будто бы потребныхъ для экспедиціи, и старосты мѣстами уже заставили жителей приготовить пищу для грядущаго нашествія.

Въ одномъ изъ большихъ поселковъ убили шесть оленей, выдергали изъ нихъ кости, вычистили десять большихъ вязокъ сушеной рыбы, обрѣзавъ перья и хвосты для болѣе приличнаго вида. Впрочемъ, пока я добрался до этого поселка, жители успѣли узнать ближе истинные размѣры моего проѣзда и сами съѣли и юколу и оленину.

Въ нѣкоторыхъ поселкахъ грозное слово: ѣдетъ изъ Петербурга, производило неописуемый ужасъ; въ Кинкилѣ два старика, которыхъ я попробовалъ разспрашивать о камчадальскомъ богѣ Кутхѣ, немедленно бѣжали въ лѣсъ и вернулись только черезъ два дня послѣ моего отъѣзда. Женщины при каждой встрѣчѣ падали ничкомъ, закрывая голову колпакомъ мѣховой одежды, дѣти плакали и прятались подъ нары или подъ печку.

Южные камчадалы, по крайней мѣрѣ, на три четверти обрусѣли и изъ всѣхъ силъ стараются обрусѣть до конца. Но сѣверные не имѣютъ и этого утѣшенія. По-русски не говоритъ почти никто, — тѣмъ не менѣе отъ собственной духовной жизни не осталось и слѣда, сказки забыты, старинные обычаи брошены, шаманскія вѣрованія исчезли, а христіанство привилось только по имени.

Игрища и пляски, общественные обряды, сложные и оригинальные, какъ ихъ описываетъ Крашенинниковъ, — все перевелось и не замѣнено ничѣмъ.

Мнѣ случилось отсиживаться отъ пурги въ небольшой лѣсной избушкѣ съ артелью камчадальскихъ охотниковъ почти трое сутокъ. Все это время они сидѣли, теплили огонь и молчали, варили рыбу, ѣли и опять молчали, ложились спать, просыпались и опять начинали молчать. Въ жизни своей я не встрѣчалъ такого безсловеснаго народа.

Я объяснялъ себѣ испуганное состояніе камчадаловъ историческими причинами, вспоминая, напримѣръ, пословицу: «На небѣ Богъ, а въ Камчаткѣ Кохъ», но потомъ оказалось, что современность продолжаетъ вносить свою лепту.

— А ты видѣлъ исправника? — сказалъ мнѣ, наконецъ, одинъ старикъ, довѣріе котораго я успѣлъ заслужить, вылѣчивъ его отъ инфлуэнцы. — Въ немъ безъ малаго восемь пудовъ. Такой закричитъ, да ногами затопаетъ, поневолѣ испугаешься, да въ ноги упадешь… А тигильскій-то священникъ! — прибавилъ онъ, помолчавъ. — Тоже крупный, Богъ съ нимъ!.. Всѣ русскіе крупные… Кулаки — во-о!.. То мы и боимся, не попало бы намъ случаемъ!..

Купеческіе рыболовные промыслы, начатые у береговъ Камчатки лѣтъ съ десять тому назадъ, всѣ лопнули, благодаря настойчивому запрещенію употреблять японскихъ рабочихъ. Товарищество котиковыхъ промысловъ сняло долой свои рыбалки. Японская компанія подъ фирмою вологодскаго мѣщанина Зубкова распалась, но Зубковъ очутился съ капиталомъ и сталъ вести дѣло на собственный страхъ. Зато его довѣрители въ Хакодате, по разсказамъ проѣзжихъ, переселились изъ большихъ домовъ въ маленькіе. Впрочемъ, и Зубкову не везло. Лишившись японскихъ рабочихъ, онъ попробовалъ подобрать русскихъ во Владивостокѣ изъ уличной шпанки, но они, получивъ задатки, бѣжали. Тогда онъ попытался опять привести японскія шкуны, но его поймали, отняли невода и оштрафовали на довольно крупную сумму. Невода расшили на части и продали въ Петропавловскѣ съ публичнаго торга, къ великой радости мѣстныхъ жителей, а Зубковъ, въ свою очередь, сколько я знаю, опять обратился къ японцамъ. Стеречь эти воды некому, шкуна «Сторожъ» совсѣмъ разлѣзлась, а пароходъ «Якутъ» ходилъ это лѣто въ Беринговомъ морѣ, а, между тѣмъ, сушеная рыба, проданная въ Японіи, приноситъ, по меньшей мѣрѣ, сто на сто барыша.

Впрочемъ, товарищество котиковыхъ промысловъ не унываетъ и, преобразовавшись въ камчатское акціонерное общество, съ капиталомъ въ полтора милліона, устроило подъ Петропавловскомъ большой консервный заводъ, первый на русскомъ тихо-океанскомъ побережьѣ, а по размѣрамъ, кажется, первый и въ Россіи.

Я провелъ на заводѣ одно поучительное утро.