Томъ четвертый. Скитанія

Правда, на Чукотскомъ мысу отъ американскихъ китолововъ я получилъ нѣсколько разрозненныхъ газетныхъ номеровъ изъ Сеаттля и Такомы, но они не могли вывести меня изъ равновѣсія. Вся эта мѣстность, эскимосскіе поселки, острова Берингова моря, американскіе китоловы и американскіе миссіонеры, лежала хотя и внутри русской границы, но внѣ предѣловъ русскаго вліянія и какъ-то не входила въ счетъ. Въ газетахъ были разныя сенсаціонныя извѣстія о русской дѣйствительности, о новыхъ вѣяніяхъ, о перемѣнахъ въ министерствѣ народнаго просвѣщенія, но я счелъ ихъ американскими утками и поспѣшилъ забыть.

Однако, въ концѣ концовъ, пароходъ «Гиринъ» доползъ-таки до Анадырскаго лимана въ апогеѣ многострадальнаго кругового рейса по Охотскому и Берингову морямъ. Конечно, это былъ своеобразный пароходъ, какіе можно встрѣтить только въ тихоокеанскихъ водахъ, съ «манчжурскими» порядками, приспособленными развѣ для перевозки куліевъ, а не пассажировъ, но все-таки окно въ Европу открылось передъ нами. На пароходѣ не было ни газетъ, ни журналовъ, и вся литература состояла изъ стараго эстонскаго псалтыря, принадлежавшаго капитаншѣ; почты тоже не было, ибо ее умудрились заслать въ Гижигу, и тѣмъ не менѣе отголоски русской дѣйствительности внезапно долетѣли до насъ. Сенсаціонныя свѣдѣнія американскихъ газетъ неожиданно подтвердились. На замороженной почвѣ уединеннаго сѣвера слабо отдалось біеніе живого пульса всемірной дѣйствительности, и мы опять почувствовали связь со странами и людьми, живущими за предѣломъ этихъ заколдованныхъ пустынь.

Къ великому моему изумленію, на пароходѣ были также пассажиры и изъ сюртучной публики. Одинъ изъ нихъ былъ туристъ, отставной лейтенантъ нѣмецкой гвардіи, въ шапочкѣ и гетрахъ, съ биноклемъ и маузеровскимъ ружьемъ, не говорившій ни слова по-русски.

Очевидно, на свѣтѣ развелось столько туристовъ, что наименѣе удачливѣе оттѣсняются на сѣверъ, какъ альпійскіе зайцы, сѣверные олени и пингвины, сперва въ Норвегію, потомъ въ Камчатку, потомъ и на берегъ Ледовитаго моря. Съ легкой руки Нансена завелась даже мода ѣздить на 86-ю параллель и, въ концѣ концовъ, вслѣдъ за герцогомъ Абруццкимъ и барономъ Толемъ шапочка и гетры туриста попадутъ и на Сѣверный полюсъ.

Лейтенантъ выѣхалъ изъ Берлина въ числѣ дюжины молодыхъ нѣмцевъ, которыхъ подобрало «Кольцевское общество для распространенія нѣмецкихъ туристовъ по всему свѣту», съ тѣмъ, чтобы показать имъ земной шаръ оптомъ и по заранѣе установленной программѣ (12.000 марокъ съ души).

Такіе туристы въ послѣдніе годы разводятся за границей десятками или дюжинами, какъ искусственные цыплята, и перевозятся съ мѣста на мѣсто, какъ свѣже-выведенныя устрицы, нуждающіяся въ провѣтриваніи.

Однако въ Коломбо нашему дюжинному туристу стало не въ моготу, и онъ сбѣжалъ, оставивъ за собою право на полученіе 7.845 марокъ и 14 пфениговъ по недоконченному билету.

Не зная, однако, что дѣлать съ своей свободой, лейтенантъ рѣшилъ объѣхать нѣмецкія колоніи, благодаря книжкѣ о колоніяхъ, купленной на базарѣ въ Гонконгѣ, но для начала попалъ во Владивостокъ, быть можетъ, для того, чтобы посмотрѣть контору Кунста и Альберса, гамбургскихъ королей владивостокской торговли.

Главной заботой лейтенанта были его усы, которые ни за что не хотѣли расти, хотя онъ смазывалъ ихъ какимъ-то патентованнымъ снадобьемъ, а на ночь завязывалъ столь же патентованнымъ бинтомъ новѣйшаго берлинскаго образца. Въ свободное отъ этихъ занятій время нѣмецъ писалъ дневникъ, выдержки изъ котораго онъ читалъ по временамъ избраннымъ слушателямъ. Я помню теперь только одно мѣсто: «Мѣхъ юколы довольно теплый, но не годится для вывоза. Жители обшиваютъ ею воротники шубъ, а высушеннымъ мясомъ юколы кормятъ собакъ». Я хотѣлъ было объяснить молодому путешественнику, что въ сущности юкола есть не что иное какъ сушеная рыба, но воздержался, чтобы не испортить впечатлѣнія. Кромѣ дневника нѣмецъ еще переписывалъ избранныя мѣста изъ энциклопедическаго словаря, дѣлалъ конспекты изъ сокращеннаго изданія Брема, «Жизнь животныхъ». Онъ отличался прожорливостью и единственный изъ всѣхъ пассажировъ потреблялъ несвѣжую солонину, безъ всякаго ущерба для своего здоровья и настроенія духа.

Другой путешественникъ былъ молодой еврей изъ Архангельска, Гершкензонъ по имени, коммивояжеръ замшеваго завода, который пріѣхалъ въ сѣверные порты искать счастья и дешевыхъ оленьихъ шкуръ. Это былъ плотный рыжеватый малый съ развязнымъ купеческимъ разговоромъ и дешевымъ гостинодворскимъ глянцемъ. Всѣ его помыслы были сосредоточены на ѣдѣ, и такъ какъ кормили на «Гиринѣ» плохо, то онъ съ утра до вечера грызся съ капитаномъ и капитаншей, ругался и даже дрался съ прислугой.

Нѣсколько странно было видѣть, что свою обычную порцію водки онъ закусывалъ соленой рыбой вмѣсто ветчины.

— Душа моя не лежитъ къ свинству-съ! — пояснялъ онъ съ особеннымъ приказчичьимъ отлетомъ. — Мы лучше лососинки-съ!

Онъ по-своему былъ шовинистомъ, не хуже любого охотнорядца, но подъ конецъ разсказалъ совсѣмъ неожиданную эпопею.