Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Во всѣхъ этихъ мѣстахъ завелись молодые татары, которые очень похожи на константинопольскихъ младотурокъ. Они составляютъ теперь опредѣленный типъ. Ихъ можно узнать даже по внѣшности и по выраженію лица.

Я встрѣчалъ эти фигуры въ черныхъ шапочкахъ и полуевропейскомъ платьѣ въ Казани и въ Астрахани, въ Баку и въ Тифлисѣ. Ихъ можно узнать даже въ толпѣ. У нихъ веселые глаза, бойкіе, самоувѣренные. Они южане по темпераменту, страстные и простодушные, привычные къ риску, оптимисты по настроенію.

Они переживаютъ героическую эпоху, медовый мѣсяцъ культурнаго самосознанія, въ родѣ того, какъ мы переживали въ шестидесятые годы. Они затронули сразу всѣ области жизни. Политика, религія, театръ, многоженство, новая мебель, музыка, новая школа, новая литература. Они не хотятъ оставить камня на камнѣ отъ прежней косности.

Чѣмъ дальше, это становится шире. Вмѣстѣ съ тѣмъ прежнее стихійное единодушіе смѣнилось расчленіемъ. Явились татарскіе эсдеки и магометанскія забастовки. Съ другой стороны, появились магометанскіе черносотенцы.

Сомнѣнія и споры, которые волнуютъ мусульманское общество, для насъ новы и неожиданны.

Напримѣръ, женская чадра. Казанскія и астраханскія татарки разрѣшили этотъ вопросъ сравнительно давно. Онѣ сняли чадру съ лица и набросили ее на голову. Молодыя женщины ходятъ по улицамъ, ѣздятъ въ конкѣ и порой не безъ кокетства драпируются своимъ отслужившимъ покрываломъ. Впрочемъ, мусульманскую женщину, даже свободную отъ покрывала, можно узнать съ перваго взгляда. Въ ея лицѣ сохранилось что-то дикое, застѣнчивое, и кажется, что при первой опасности она опять наброситъ на лицо эту цвѣтную ткань, и изъ пестрой бабочки снова превратится въ невзрачную куколку.

Казанскіе и астраханскіе татары это — мусульманскіе острова, брошенные среди русскаго моря.

Въ Баку, въ Елизаветполѣ и во всемъ Закавказьѣ татары больше сохраняютъ свои старые обычаи и гораздо ревнивѣе относятся къ женскому покрывалу.

Съ другой стороны, бакинскіе татары богатѣютъ, строятъ новые дома, заводятъ модныя лавки. Въ зеркальныхъ окнахъ выставлены такія соблазнительныя вещи, какъ женскія шляпки, съ перьями, съ лентами, съ цвѣтами, похожія на розовый кустъ или на большое птичье гнѣздо.

Чадра и шляпка. То и другое — несовмѣстимо. Женское сердце разрывается пополамъ между этими двумя полюсами. Мулла говоритъ одно, а мода другое. Начинается драма женской души, переходящая порой въ водевиль, порой въ настоящую трагедію.

Чадру нельзя носить поверхъ шляпки. Иныя дамы, болѣе смѣлыя, отбросили чадру и ходятъ съ открытыми лицами. Но женское общественное мнѣніе негодуетъ и завидуетъ имъ. Старозавѣтное общество подвергаетъ ихъ остракизму. Онѣ обречены знаться другъ съ другомъ или водиться съ христіанскими знакомыми. Имъ били стекла. Ихъ мужья получали угрожающія письма.

Въ болѣе широкихъ кругахъ установился своеобразный компромиссъ. Молодая мусульманская дама выходитъ изъ дому, прикрытая чадрой. Но подъ чадрой она несетъ картонку со шляпой. Она отправляется къ знакомой христіанкѣ, снимаетъ чадру, надѣваетъ шляпку и снова выходитъ на улицу въ этомъ превращенномъ видѣ. Излишне говорить, что она отправляется въ центръ города и принимается ходить по магазинамъ.

Если ей встрѣтится кто-нибудь изъ знакомыхъ ея мужа, тѣмъ хуже. Новѣйшій кодексъ приличій требуетъ, чтобы онъ отвелъ глаза въ сторону и прошелъ мимо, не кланяясь, какъ мимо незнакомой.

Когда я думаю о мусульманскихъ женщинахъ, мнѣ представляются двѣ фигуры, какъ два крайніе полюса. Одна фигура — это уличная нищая. Она сидитъ на панели, съ утра и до вечера, закутавшись съ головою въ рядно. Передъ ней на камняхъ валяются голыя дѣти, всѣ въ грязи, облѣпленныя мухами; они спятъ на солнцепекѣ. Зной растетъ, до панели нельзя дотронуться голой рукой. Бѣдной матери душно, какъ въ мѣшкѣ. Но открыться нельзя. Благочестивые мусульмане перестанутъ подавать милостыню. Эта несчастная нищенка не имѣетъ человѣческаго вида. Она похожа на груду лохмотьевъ, брошенную на камни и прикрытую тряпкой.

Рядомъ съ ней мнѣ представляется новѣйшая мусульманская дама съ открытымъ лицомъ и смѣлымъ нравомъ. Напримѣръ, вдова полковника Асланова изъ Карабахскихъ горъ. Еще отца ея называли Русъ-эффенди — русскій помѣщикъ. Ее называютъ иногда мусульманская Жанна д’Аркъ.

Во время армяно-татарской рѣзни она привела собственный конный отрядъ къ городу Шушѣ и подала помощь осажденнымъ татарамъ.

Сосѣдніе беки, конечно, ополчились противъ нея. Женщина — и ходитъ съ открытымъ лицомъ, ѣздить верхомъ, стрѣляетъ изъ пистолета. Былъ затѣянъ процессъ съ цѣлью оттягать у нея часть наслѣдственныхъ земель, и выставлены дутые свидѣтели.

Послѣ суда она послала одному изъ своихъ враговъ, Росланъ Армаджанову, вызовъ на дуэль на револьверахъ.

Вмѣсто дуэли противникъ черезъ двѣ недѣли прислалъ сватовъ. Но Жанна д’Аркъ отвѣтила многозначительно: Я не хочу жениться, хочу выйти замужъ. Новый женихъ, по мнѣнію карабахской амазонки, былъ не лучше бабы.