Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Рыбная наука въ Астрахани вся построена такъ, чтобъ доказать необходимость рѣчного промысла. Есть прекрасная лабораторія. Она должна доказывать, что морская рыба мечетъ икру только въ рѣкѣ…

Однако селедка мечетъ икру также и въ морѣ. Севрюга тоже. А что если и осетръ? Надо сдѣлать наблюденія. Казенный ихтіологъ сталъ снаряжаться на море. Но промышленники всполошились. — Не давать ему судна. Не надо намъ такой лабораторій!..

Пошли съ жалобой къ начальнику: — «Уймите его. Что это за наука!» — «Хорошо, хорошо, я скажу ему!»..

Пришлось поневолѣ сократиться.

Всѣ эти промышленники, крупные и мелкіе, постоянно подкапываются другъ противъ друга.

Рѣчные ловцы вопіютъ: «Уймите морскихъ. Они къ намъ рыбу не пропускаютъ». Простые снастчики требуютъ: — Надо «англичанъ» уничтожить. Они слишкомъ много рыбы переводятъ.

Крупные промышленники, самые худшіе хищники, доказываютъ свое превосходство устами науки.

Д-ръ Гриммъ пишетъ: «Пусть казна продастъ всѣ свои воды крупными участками или въ долгосрочную аренду. Что же касается равномѣрнаго распредѣленія рыбы, мы не будемъ этого касаться. Это относится къ области чернаго передѣла»…

Можно себѣ представить, что случилось, когда въ эту буйную и злую среду попала идея свободы.

Другой рыбный надсмотрщикъ разсказывалъ мнѣ: «У насъ за всю революцію отвѣтила рыба. Ловцы стали вездѣ ловить, а сдавали купцамъ. Начальство глаза закрывало. На рыбѣ помирились. Только не бунтуйте… Даже промышленники не очень кричали. Цѣны стояли высокія. Выгода есть. Раньше они содержали у моря дополнительный надзоръ. Потомъ бросили. Чертъ съ ними, еще убьютъ»..

Рыбная революція продолжалась два года. Она не кончилась и теперь. Я пріѣхалъ въ Астрахань во время рѣчного запрета. Но ловцы промышляли даже подъ самымъ городомъ. Они соединялись вмѣстѣ, по двѣ и по три лодки, и плавали со своими сѣтями по всей рѣкѣ, не разбирая участковъ… Въ лодкахъ лежали багры и даже ружья.

Надсмотрщики боялись приступать слишкомъ плотно и только молились: «Господи, хоть бы скорѣе прошли эти проклятые дни»…

Рѣчной запретъ кончался 15 іюля, черезъ нѣсколько дней, послѣ двухмѣсячнаго перерыва.

Мы выѣхали рано утромъ въ моторной лодкѣ отъ пристани рыбнаго управленія. На пристани было шумно. Нѣсколько казенныхъ пароходовъ стояло у берега. Впереди всѣхъ красовался пароходъ «Сергѣй» изъ Синеморскаго имѣнія. Имѣніе это куплено крестьянскимъ банкомъ у графа Игнатьева. Оттого на пароходѣ чернѣла дополнительная надпись крестьянскаго земельнаго банка.

Одинъ изъ нашихъ матросовъ посмотрѣлъ на «Сергѣя» и ядовито замѣтилъ: — Видишь, какіе крестьяне стали богатые. Свои пароходы завели…

На берегу повсюду валялись лодки, большія и малыя, бударки и рыбницы, сѣти всѣхъ величинъ и всѣхъ образцовъ, круглыя, прямыя; снасти, свитки канатовъ.

— Это только частичка, — сказалъ старый надсмотрщикъ, который отправился вмѣстѣ съ нами.

Все это было конфисковано у облавщиковъ и гнило безъ пользы.

Первый рыбачій поселокъ былъ расположёнъ въ шести верстахъ отъ города. У него не было имени. Онъ существовалъ шесть лѣтъ, и въ немъ обитало семь семействъ.

Надсмотрщикъ скромно остался у нашей лодки:

— Идите къ нимъ одни. Они наши околыши не очень уважаютъ.

Но ловцы окликнули его довольно дружелюбно:

— Василій Андреичъ, иди, дѣло знакомое.

— Здравствуй, Василій Андреичъ, — сказалъ одинъ. — Помнишь, какъ ты у меня въ прошломъ году сѣтку отнялъ.

— А у меня лодку увелъ…

Василій Андреичъ только смѣялся: — Я надзиратель строгій, у меня всѣ равные.

— Ничего, — успокоивали его ловцы. — Мы народъ верховой, не такъ, какъ здѣшніе, мы подъ властью закона. Развѣ только по берегу бѣжать да кричать: «Эй, Василій Андреичъ, пожалѣй мою бѣдность, отдай сѣтку»…

Ловцы жили въ досчатыхъ шалашахъ и въ какихъ-то странныхъ норахъ, вырытыхъ въ землѣ.

Землевладѣлецъ Макаровъ далъ имъ разрѣшеніе пріютиться на этомъ пескѣ, безъ всякой платы.

— Но только куренка нельзя завести, — жаловались ловцы. — О коровѣ и думать нечего.

Мужчины были босы и въ лохмотьяхъ, нагіе ребятишки копошились у воды. Эти люди жались другъ къ другу на своемъ уныломъ берегу, какъ дикіе гуси на отдыхѣ, во время перелета. Но они не улетали. У нихъ не было крыльевъ. Имъ некуда было летѣть.

— Зачѣмъ вы сюда пришли? — спросилъ я.

— Куда же намъ дѣваться? — сказалъ старый рыбакъ. — Мы верховскіе, саратовскіе, изъ Золотова села. Отъ отцовъ и дѣдовъ извѣчные рыболовы. Только на Волгѣ рыбы не стало, стерлядь осталась мѣстами, такъ она жиловая, гдѣ ее отыщешь? Поневолѣ ушли сюда, кто за десять лѣтъ назадъ, кто за двадцать. Да такъ и бьемся. Тамъ, видно, хорошо, гдѣ насъ нѣту.

Всѣ мужики поселка обступили насъ кругомъ. Они галдѣли, какъ грачи, и говорили наперебой.

Обращались они къ Василію Андреичу какъ къ старому знакомому.

— Небось, все за богатыми ходите, — кричалъ старикъ. — А намъ какъ жить? Дѣлаютъ съ нами такъ, какъ будто за шею подвѣшиваютъ и душатъ. Запретъ завели. Ну, сдѣлай запретъ на одинъ мѣсяцъ, чтобы для всѣхъ, а то морскимъ пропуска даете. Намъ жить нельзя въ эти мѣсяцы…