Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

— Постойте, — сказалъ Василій Андреичъ. — Вы это неладно говорите. Хлѣбъ тоже двѣ недѣли жнутъ, весь годъ живутъ. Такъ и рыба. Дай вамъ волю, вы всю рыбу изъ рѣки выловите.

— Твои бы ребятишки голодные пищали, — грубо сказалъ другой ловецъ помоложе, — ты бы тоже небось ловилъ. Вонъ напужались отъ смуты, стали сдавать участки крестьянскимъ обществамъ. А намъ какая выгода. Они по себѣ дѣлятъ, насъ не допущаютъ.

— Съ новосела берутъ двадцать-пять рублей, — сказалъ старикъ, — а со своего три рубля, развѣ это по Божьему? А лучшія тони купцамъ въ аренду сдаютъ за деньги. Что это за порядокъ?

Кстати сказать, все это было правда. Крестьянскія общества плохо справляются съ полученными участками. Свѣдущіе люди даже говорили, будто рыбное управленіе затѣяло рядъ предметныхъ уроковъ въ этомъ направленіи, въ родѣ французскихъ національныхъ мастерскихъ, съ тѣмъ, чтобы доказать народу и, главное, петербургскому начальству, что безъ крупныхъ арендаторовъ нельзя обойтись. Были очень показательные случаи. Селеніе Могой даже отказалось отъ аренды, и ее переняла группа частныхъ промышленниковъ, которая очень кстати оказалась подъ руками. Въ договорѣ сказано, что она дѣйствовала изъ великодушія, «желая выручить крестьянъ изъ затруднительнаго положенія».

Василій Андреичъ задумчиво смотрѣлъ на ловцовъ. — Что же съ вами дѣлать? Я придумать не могу…

Они приставали къ нему такъ долго и настойчиво, что, кажется, имъ овладѣла иллюзія власти.

— Я скажу что́, — подхватилъ старикъ. — Невода уничтожить, аренды тоже. Надо билеты завести на каждаго ловца, рублей двадцать-пять или тридцать, — казнѣ доходъ, и намъ жить можно. А скупка, цѣна — пускай будетъ вольная, безъ всякаго запрета.

— То-то, цѣна вольная, — сказалъ надсмотрщикъ. — Да васъ столько наберется — вы не то что рыбу, всю воду изъ рѣки выхлебаете.

— Съ богатымъ такъ заговори, — сказалъ рыбакъ, — небось и на васъ не посмотрятъ, удушатъ тотчасъ.

Василій Андреичъ не отвѣтилъ.

— Въ прежнее время жить можно было, — сказалъ старикъ, — выѣдетъ ловецъ, поймаетъ севрюгу, осетра икряного. Рублей двѣсти сходило съ хорошаго улова. Сейчасъ пойдетъ на базаръ, деньги не деньги, шелкъ не шелкъ, платки не платки. По пяти самоваровъ покупали. Краснымъ виномъ ноги обмывали. Спуститъ все и опять на промыселъ. Теперь наша уха жидкая стала.

Я заглянулъ въ ближайшій шалашъ.

— Какъ же вы здѣсь зимою живете? — спросилъ я.

— Такъ и живемъ. Зароемся въ землю по самую шею, засыплетъ снѣгомъ. Дѣти болѣютъ. Попа достать, надо пѣшкомъ шесть верстъ пройти да назадъ шесть, — выходитъ двѣнадцать…

— Мука нынѣ шестнадцать рублей мѣшокъ, — сказалъ старикъ. Что же намъ — топиться, что ли, съ малыми дѣтьми? Дайте намъ устройство…

Гуси безкрылые…

2. Кавказъ

1. Молодые татары

Двѣ націи мало пострадали отъ общей реакціи: это армяне и татары. Причина, можетъ быть, та, что они дрались только между собою, сперва дрались, потомъ помирились.

Когда двое дерутся, всегда бываетъ и третій, tertius gaudens. Кто такой этотъ третій, можно узнать изъ доклада сенатора Кузминскаго о дѣйствіяхъ бакинской полиціи.

Однако, чтобы быть безпристрастнымъ, слѣдуетъ помнить, что Кавказъ страна разнообразная, даже въ отношеніи политики властей.

Были мѣста, какъ Баку, гдѣ власти помнили только одно: армяне крамольники, и ихъ надо подавить во что бы то ни стало. Были другія мѣста, гдѣ власти хранили вооруженный нейтралитетъ. Были, наконецъ, и третьи мѣста, гдѣ власти, начальники военныхъ отрядовъ, помнили другое: армяне христіане, и имъ надо помогать противъ татарскаго погрома.

Въ тушинской рѣзнѣ въ армянскихъ рядахъ сражались русскіе солдаты и казаки; они выходили изъ казармы и возвращались обратно. Никто имъ не препятствовалъ. Четверо солдатъ было убито, нѣсколько казаковъ ранено.

Какъ бы то ни было, враждующіе народы въ концѣ концовъ взялись за умъ и заключили миръ. Я не былъ на Кавказѣ лѣтъ восемь, и, признаюсь, когда читалъ въ газетахъ объ этомъ мирѣ, я принималъ его всегда cum grano salis. Всѣ мы знаемъ, какъ примиряются между собою враждующія партіи и націи, — съ камнемъ за пазухой и съ ножемъ на-готовѣ. Но когда я проѣхалъ по Кавказу минувшимъ лѣтомъ, я увидѣлъ, что примиреніе серьезнѣе, чѣмъ можно думать.

Правда, взаимная нервность все-таки осталась. И даже интеллигентные кружки обѣихъ націй держатся особо. Въ бытность мою въ Баку, когда мнѣ случалось долго бывать съ армянами, кто-нибудь изъ татаръ потомъ непремѣнно спрашивалъ съ нервнымъ любопытствомъ: «Ну-ка, ну-ка, что армяне говорятъ объ насъ»… И точно такъ же армяне спрашивали объ татарахъ. Но въ отзывахъ, вмѣсто вражды, слышалось скорѣе уваженіе къ сопернику.

Это одинъ изъ рѣдкихъ случаевъ, когда слѣпая и ожесточенная рѣзня въ результатѣ породила смягченіе взаимной ненависти. Такому результату способствовало много причинъ.