Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Послѣ книги Вейнингера нѣсколько дѣвушекъ въ Австріи и въ Россіи лишили себя жизни. Мертвымъ, конечно, не нужно отвѣта. Но мы, живые, даже въ загробныхъ рѣчахъ погибшаго должны искать указаній для жизни, а не для смерти. Собственнымъ своимъ сознаніемъ, фактами общественности мы должны провѣрить горькіе и злые парадоксы Вейнингера.

— Женщина не имѣетъ связи съ будущимъ, — говорилъ лекторъ.

А я смотрѣлъ на сосѣдей, на эти русыя, черныя, свѣтлыя и сѣдыя головы и думалъ: «Вотъ мы стоимъ здѣсь и слушаемъ. О жизни и о смерти. И за немногими исключеніями всѣ мы любимъ жизнь и ужасаемся смерти. Но лѣтъ черезъ сорокъ за немногими исключеніями всѣ мы утонемъ въ смерти, исчезнемъ, какъ призраки. Міръ останется и эта зала останется и книга Вейнингера тоже останется. Но мы, толпа этого дня, живое поколѣніе, мы не останемся. Будетъ другая толпа, другое поколѣніе, та же самая вода, но капли новыя. Въ чемъ наша связь съ будущимъ, гдѣ наша доля безсмертія? Это связь поколѣній, нарастающихъ и отмирающихъ. Мы получаемъ ее черезъ женщину. Связь эта тѣлесная, и вмѣстѣ духовная. И если спросить, зачѣмъ существуетъ нашъ человѣческій міръ, можно отвѣтить только одно: онъ существуетъ для дѣтей, для новыхъ поколѣній.

Мы сотворяемъ ихъ вмѣстѣ съ женщиной и передаемъ имъ все то, что получили отъ предшественниковъ, и то, что сами открыли и создали. Надежда наша въ томъ, что каждое новое поколѣніе будетъ хоть на одну іоту лучше предшествующаго».

Я зналъ многихъ скопцовъ въ Россіи и въ Сибири. Всѣ они были жалкіе, злые, полные скорби и ненависти. Ибо они сознавали себя вѣтвями, отсѣченными отъ общаго зеленаго дерева цвѣтущей человѣчности. Зачѣмъ же налагать на себя добровольныя узы духовнаго скопчества? Женоненавистники были всегда также человѣконенавистники.

— Женщина природная проститутка, — сказалъ докладчикъ вслѣдъ за юнымъ погибшимъ философомъ. 23 года было Отто Вейнингеру.

А я спросилъ себя: что знаютъ такіе молодые люди о проституціи? Безъ всякой улыбки спросилъ, безъ лукаваго умысла. Молодые философы живутъ съ книгами и не ходятъ на улицу. Проституція — это чудовище, она не приходитъ въ свѣтлыя залы на интересныя лекціи. Она ходитъ по улицѣ, волочитъ хвостъ по грязной слякоти.

Рядомъ съ литературнымъ обществомъ, стѣна въ стѣну, помѣщается шато-кабакъ послѣдняго разбора.

Входъ стоитъ двугривенный, вмѣстѣ со сборомъ на благотворительность, ибо устроено изстари, что порокъ, даже нищій, долженъ платить на благотворительность. Здѣсь собираются дешевыя проститутки, гулящія горничныя, коты, шуллера и всякій сбродъ.

И когда послѣ доклада я вышелъ на улицу, меня потянуло на красный фонарь сосѣдней двери, и я поднялся по лѣстницѣ, чтобы посмотрѣть на проституцію. Темно было въ залѣ и грязно, и даже немного жутко. Лица мужчинъ были странныя и пьяныя. Одинъ былъ въ бѣломъ воротничкѣ, но безъ галстуха. А у другого былъ галстухъ безъ воротничка на грязной шеѣ, надъ вырѣзомъ фуфайки.

Женщины по своему обычаю ходили парами, блондинка съ брюнеткой, какъ это заведено еще аѳинскими гетерами. И когда я вошелъ въ буфетъ, одна пара загородила мнѣ дорогу.

— Застава, — говорили онѣ, — заплатите что-нибудь.

Я хотѣлъ пройти, но онѣ удержали меня съ ласковой и злобной настойчивостью, какая свойственна голоднымъ проституткамъ.

— Помѣщикъ, — сказала одна, — угостите по рюмочкѣ.

— Хоть чаемъ, — сказала другая. — Мы съ вечера не пивши.

— Мы безработныя, — сказала первая съ серьезнымъ лицомъ.

Я угостилъ ихъ «по рюмочкѣ» и чаемъ, и черезъ четверть часа онѣ сидѣли за столомъ и ѣли горячее мясо. Голодныя онѣ были до крайности, какъ волки или вороны. Ѣли и захлебывались. Пальцы ихъ скрючивались и сами тянулись къ хлѣбу и остаткамъ соуса. И пока онѣ ѣли, я разсматривалъ ихъ лица. Блондинка была молодая, худая и страшная. Ея сѣрое лицо было покрыто мучнистымъ налетомъ, и время отъ времени она хваталась за грудь и кашляла.

— По участкамъ водятъ насъ, — сказала она въ объясненіе, — сажаютъ до утра. Платьишко одно — поневолѣ бережешь. Поднимешь подолъ и сядешь голымъ тѣломъ на голый камень. Отъ того и кашляемъ…

Брюнетка была высокая и стройная и, должно быть, прежде красивая. У ней была открытая шея и блѣдное лицо, до странности знакомое.

«Гдѣ я видѣлъ это лицо?» — вспоминалъ я и не могъ вспомнить.

— Что, наѣлись? — спросилъ я, когда мясо исчезло.

Брюнетка кивнула головой.

— Озябла я… Угостите еще по рюмочкѣ.

Она тяжело вздохнула.

— О чемъ вы вздыхаете? — спросилъ я.

— Вы думаете не о чемъ, — отозвалась она. — Съ людями смѣешься, домой придешь, слезами плачешь.

— На что плакать, — сказала задорно блондинка.

— Ну, не надо, — согласилась брюнетка.

Она выпила еще рюмку, и развеселилась, и ударила блондинку по плечу.

Блондинка охнула и болѣзненно сморщилась.

— Что съ вами? — спросилъ я съ удивленіемъ.

— Рана у меня на плечѣ, — сказала блондинка. Она разстегнула платье и обнажила откровенно плечо.

На плечѣ былъ глубокій кровавый порѣзъ, полуприкрытый чернымъ пластыремъ.

— Отчего это? — спросилъ я.