Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Вотъ кто-то даетъ знакъ, и открываются окна справа и слѣва, широко и безцеремонно, устьями внизъ, прямо на разгоряченныя головы людей. Клубы холоднаго воздуха врываются снаружи. Въ залѣ гуляетъ сквознякъ. Женщины кашляютъ и даже это смиренное стадо поднимаетъ ропотъ. Но чей-то увѣренный голосъ громко заявляетъ: «Не все ли равно. Публика такая, небось не простудится»…

Я ухожу изъ этого зала и поднимаюсь наверхъ. Здѣсь по всѣмъ комнатамъ, у вѣшалокъ и у буфетовъ пары, пары, пары. Эти люди принесли сюда съ собою свой природный мускусъ, мужской и женскій. Взаимное притяженіе двухъ половыхъ стихій, это единственный праздникъ, который дарованъ этой толпѣ…

Я видѣлъ парижскія сцены въ лѣтнюю полночь. Эти коридоры и переходы, въ своемъ родѣ, не уступятъ Парижу. Теперь вѣдь не лѣто, а только зима.

Вотъ цѣлая шеренга сидитъ въ обнимку, какъ будто на выставкѣ. Высокій рыжій мужикъ проходитъ мимо и даже сплевываетъ.

— Вишь, какъ обнимаются.

— А тебѣ завидно?..

Статный усатый солдатъ и дѣвушка въ бѣломъ. Онъ гнется впередъ къ самому ея лицу, и глаза его горятъ. Вотъ-вотъ поцѣлуетъ. И даже по спинѣ его пробѣгаетъ какая-то зыбкая волна… А вотъ здѣсь поцѣловались, громко, добросовѣстно, на весь залъ.

Во всѣхъ углахъ кокетство, заигрываніе, рѣчи двусмысленныя и даже не двусмысленныя.

— Какой интересный военный!

— Ты кого возьмешь? Я бы поѣхалъ съ Малашей, да ѣхать далеко…

— Ты, землячокъ, откуда?

— Я съ Вятки!

— А гдѣ это Вятка?

— Вятка впадаетъ въ Каму, а Кама впадаетъ въ Волгу, а Волга впадаетъ въ Каспійское море… — началъ по географіи Смирнова, а кончилъ по Чехову.

— Мундиръ десять рублей, пальто семь рублей…

— Какой невѣжа солдатъ. И чего ты присталъ, какъ банный листъ?…

— А мы калуцкіе…

Они ломаютъ другъ другу руки, наступаютъ на ноги. И будто электричество перебѣгаетъ изъ черныхъ глазъ въ синіе и изъ сѣрыхъ въ каріе.

Двойное электричество любви. И слава природѣ, что оно возникаетъ изъ живыхъ батарей, безъ всякихъ инженеровъ и городскихъ попечителей, и не нужно для него государственныхъ субсидій и казеннаго устройства. Это единственная общественная радость, которая доступна нашему городскому населенію въ праздничный вечеръ на святкахъ.

Пары спускаются внизъ и расходятся по домамъ. У нихъ еще много дѣла… А завтра надо рано вставать и идти на работу.

1909 г.

5. Гдѣ вырастаетъ холера

Холера идетъ на убыль. Вмѣстѣ съ нею идетъ на убыль и общественное вниманіе. До весны еще далеко. Тамъ видно будетъ… Прививки почти прекратились. А такъ называемыя реформы даже не начинались. Только на стѣнахъ красуется крупная надпись: Не пейте сырой воды и прочая литература санитарной комиссіи…

Мы стали удивительно равнодушны ко всему. Холера, такъ холера. Пусть мрутъ. Или какъ говорилъ мнѣ одинъ старшій дворникъ: «Пусть дохнутъ. На насъ доведется, мы тоже издохнемъ».

Я полюбопытствовалъ, въ пріятномъ ожиданіи весенняго сезона, заглянуть въ тѣ мѣста, гдѣ рождается холера, откуда она выростаетъ на нашу потребу, въ тѣ задворки и закоулки, гдѣ ютится городская бѣднота, въ сырые подвалы и комнаты безъ оконъ. Я старался выбирать квартиры, гдѣ были холерные случаи, откуда больныхъ увезли, произвели дезинфекцію, а здоровыхъ оставили въ той же отравленной атмосферѣ.

Признаюсь, я ожидалъ многаго, но то, что я увидѣлъ, превосходитъ вѣроятіе. Холера, говорятъ, живетъ на устьяхъ Ганга. Но Петербургъ грязнѣе Калькутты, и устья Невы опаснѣе всякаго Ганга, — если бы морозы не помогали.

Что бы городской управѣ завести константинопольскихъ собакъ и калькуттскихъ коршуновъ для убиранія отбросовъ!..

Минувшимъ лѣтомъ мнѣ случилось въ гор. Нижнемъ обойти вмѣстѣ съ врачами знаменитую Милліонку и осмотрѣть притоны, гдѣ гнѣздятся зимогоры, и галахи, и босяки, и вся золотая рота. Въ то время я думалъ: хуже не бываетъ. Но Петербургъ, можно сказать, побилъ рекордъ тѣми своими квартирами, которыя помѣщаются тутъ же, рядомъ съ нами, и гдѣ обитаютъ не зимогоры, а разные ремесленники, сапожники, портные, бондари, извозчики, даже городскіе служащіе, метельщики и кондуктора трамвая.

Домъ Шадрина близъ Невскаго. Еще минувшей осенью въ немъ вовсе не было отхожихъ мѣстъ и жильцы отправляли свои нужды прямо на дворѣ.

Въ управу объ этомъ писали, жаловались и въ судъ, но ничего не вышло. Только послѣ продажи дома новому владѣльцу клозеты явились безъ принудительныхъ мѣръ при перестройкѣ зданій.

Домъ Ивана Рябинина по 9-ой Рождественской улицѣ, можно сказать, перешелъ предѣлъ грязи. Въ немъ даже холеры не было, какъ будто такой грязи и холера не выноситъ. На лѣстницахъ скользко, темно, вездѣ переходы, можно шею сломать.

Воображаю, что здѣсь выйдетъ во время пожара.

И раковина водопровода устроена въ отхожемъ мѣстѣ.

Разныя воды сливаются, и не разберешь, гдѣ именно какая..

Спутникъ мой, тоже мѣстный домовладѣлецъ, членъ благотворительной комиссіи, серьезно разсердился.

— Гдѣ вашъ хозяинъ? — спросилъ онъ дворника.

— Молиться ушли, сегодня воскресенье…

— Отчего его не привлекутъ къ отвѣтственности? — задалъ и я вопросъ.