Том I

Не буду рассказывать про наши скучноватые встречи в уютном «американском баре» (увы, для нас с вами не использованном) – она, как-то насилуя и на все лады раскатывая букву «р», бесцеремонно меня заговаривала, вспоминала детство, имение, а также сестер, подруг и мужей, не слушала моих возражений, и, раз вступивши на путь благопристойности, я не смог перейти на другой: с годами я всё реже уступаю мужскому тщеславию и жадности, всё неохотнее иду на беспокойство, на нарушение своей – даже одинокой, без вас – колеи. Наши вялые встречи кончились тем, что она однажды не пришла на свидание, а я переменил ночное кафе, и сейчас мне стыдно этих очаровательно-искренних стихов, столь искусственно мной примененных, да и всей жалкой чувствительности моего порыва.

Я нарочно привожу коротенькие «ударные» отрывки – они нас сближают всего нагляднее, – но если перечислить те десятки книг, которыми вы зачитывались после красноречивых моих похвал (вы ленивая, и по вашим советам мне приходится читать сравнительно редко), если припомнить газетные и журнальные статьи, мной вам принесенные и тоже горячо расхваленные, если восстановить все вдохновенные споры об этих книгах и статьях, об их чудодейственной связи и с вашей и с моей жизнью, то получится огромное, непрерывно-напряженное совместное усилие, и в нем (вы должны признаться) все-таки моя доля перевешивает: едва мне попадается любая удачная фраза, особенно же в чем-то показательная для нас и для наших отношений, я нетерпеливо жду, когда наконец вас увижу, когда с вами сумею поделиться, когда вы одобрите не только найденную мною фразу, но и меня, ее нашедшего и о вас неизменно заботливого. Несравнимо горячее и восторженнее я говорю о том, до чего додумался самостоятельно, и часто на улице, взволнованно к вам спеша, по-ученически перебираю всё, что для вас предназначил в немногие уединенные свои часы – цитату из французского романа, собственную, будто бы стоющую вашей поддержки и признания мысль, иногда упреки и жалобы или новые лестные о вас мнения, – и всё приготовленное я как-то сразу вам сообщаю (нередко вслед за этим мне особенно тяжело перейти к обычным, непродуманным, сравнительно пустым разговорам), и вот самая возможность всё приготовленное вам сообщить – всегдашний признак равенства наших отношений, их ясной, хотя бы и временной безукоризненности: если у нас почему-либо не ладится и вы со мной несправедливо-резки, я боюсь осуждающих ваших насмешек, искусственно направляю разговор, чтобы могло возникнуть благоприятное настроение, и, лишь дождавшись удобной минуты, произношу отложенные слова, и всё же порою вы досадливо морщитесь на те «открытия», которые должны были вас обрадовать или поразить.