Том I

Вероятно, каждый, вроде меня, внутренно-честолюбивый человек не только считает себя особенным, но и хочет эту особенность распространить на всё кругом, на всю свою жизнь, на любовь, на самых близких друзей, на самые важные отношения, и единственная такая победа, меня наполняющая гордостью и смелостью – необычайная, многосторонняя наша дружба (буду надеяться, не обманчивая и не искусственная) и наша взаимная откровенность и терпимость, как-то явно, мне кажется, созданные интеллектуальной моей устремленностью, сколько бы вы ей ни противились – и тогда, вначале, и позже, изредка, пожалуй, и теперь. Я не знаю, чем скрепляется любовная близость (помимо физической стороны, несомненно действенной, однако едва ли достаточной), но уверен, что всякие «теории контрастов» бездоказательны, поверхностны, легкомысленны, и что основа настоящих отношений – то «общее», которое накапливается изо дня в день, прилежно, упорно и незаметно, и благодаря которому только и могут возникнуть подобие союзнического заговора, понятливое милое товарищество, уединение вдвоем среди всех остальных людей, между собою несхожих и обреченно-враждебных. Правда, какие-нибудь несущественные столкновения оживляют и разнообразят слишком уж ровную колею, но разве приводят к одному и тому же восторженные совместные усилия, единодушие, всегда кажущееся неслучайным – и горечь упреков, несогласия, споров, хотя бы кончающихся примирением, однако и после примирения оставляющих незабываемые обиды. Я вспоминаю, как с первых же таинственно-значительных слов у нас это «общее» появилось, в виде понятных обоим суждений и насмешливого оговаривания знакомых, как мы начали замыкаться в свой круг, куда не пускали никого из посторонних, как без намека или улыбки угадывали, сколько оба у них находим одинаково неправильного и печального, и как были спокойны и довольны, что совершенно по-иному у нас. Мне трудно теперь проследить, до чего стремительно и естественно – после охлаждений, казалось бы, непоправимых – крепла именно душевная наша близость, и я лишь рад в каждом новом случае убеждаться, что вас задевает всё, меня восхищающее, и что всё ваше меня очаровывает. Как странно, мы ничего не принимаем вслепую и требуем искренности, обоснованности, точности, и это, пожалуй, исходит от вас – вы часто слушаете сперва недоверчиво, затем долго раздумываете над моими словами и наконец одобрительно киваете головой – и такое не сразу достигаемое согласие, нас приводящее к обоюдной высокой оценке, уже во многом достигнутое и наглядно разросшееся среди бессчетных, неустанных собеседнических вдохновений, блаженнее и надежнее всякого минутного успеха: ведь чем больше затрачивается, тем больше и выигрывается. Но подобное согласие еще не означает слияния, и каждый из двух остается собой и ни от чего своего не отказывается, однако делается столь восприимчивым к мыслям другого, что они поневоле усваиваются до глубины, и различия, сглаживаясь, должны превратиться в сопоставления, и ваш опыт внедряется в мою жизнь, во мне отраженно и как бы отдельно живет, но мое будет нетронутым и самостоятельным. Я и наше «общее» с легкостью могу разложить на его составные части, на «мое» и на «ваше»: мое – горькая сущность всего и в нас и вовне, жизненная стойкость, глухое о себе творчество, Лермонтов, Пруст, благоговейные тяжелые земные привязанности, отсутствие потусторонних «небесных» утешений, не нуждающееся в людях, но и не гордое одиночество, стихи (не сами по себе, а как напоминание о разрозненных кусочках моего прошлого), бездейственно-вялая склонность к деньгам, проверенная злопамятность и чувство благодарности («Злопамятный, добропамятный, так, разумеется, и надо, значит, вы не тряпка, а все-таки с вами неспокойно»), «ваше» – человеческий и женский успех, особая соблазнительность («Окончательно поняла и не стесняюсь, но будьте довольны, всё это для вас»), достойная скрытность, терпеливость и мужественность, беспечно и щедро не использованные способности, чутье, проницательность, словесный и внешний блеск, цыганские и русские песни, «серьезная музыка» (напоминающая, как и «мои» стихи, о чем-либо из вашего прошлого), влюбленно-настойчивые и отвергнутые поклонники, обойденные любовно-физические опасности, привлекательность каждого поступка и жеста, стремление быть ответственной и безукоризненно-милой.