Том III. Новый ренессанс

Сатана, «осуждающий», присутствует всюду где звучит обвинение, пусть даже точное и справедливое. Он дух обличения, пафос судебного процесса и разбирательства. В Ветхом завете сатана предстоит перед лицом Господа и требует от него испытания веры Иова, которого подозревает в небескорыстном благочестии. Иначе – в Новом завете. «Я видел сатану, спадшего с неба», говорит Христос апостолам. С вочеловечением Сына сатана свергнут, он уже не смеет подозревать человека, за которого поручилась высшая инстанция. Тот, кто был перед Богом олицетворенным обвинением, больше не существует с момента, когда Иисус Сын Божий пришел нас простить; по выражению отцов Церкви, рядом с Господом теперь восседает уже не человеконенавистник обвинитель, а человеколюбивый заступник. Обвинительная страсть должна была бы тем более прекратиться среди людей. Однако изгнанный с небес сатана процвел в человеческом мире. На свой позор Церковь стала инквизицией. Вместо прощения грешника заговорив о прощении греха, она в каждом верующем воспитала самообвинителя, призванного во что бы то ни стало отыскать в себе порок. Поощряется психоэтическое копание в себе, микроскопическая хирургия движений души, доходящая до извлечения греха любой ценой даже из недр бессознательного, из-под земли. «Извольте отыскать порок в невыразимой глубине, в самом смиренном движении души, в духовных побуждениях. Всё оказывается подозрительным. Во всём можно видеть прегрешение. Вот великая ошибка Церкви, покорившейся сатане и извратившей истину Откровения. Сатана расположился в ее сердце, она сама сделалась великой мастерицей обвинения и превратила его в разрастающуюся раковую опухоль, беспросветно и безысходно гнетущую человека… Именно Церковь виновна в том, что наш сегодняшний мир стал миром ненасытного политического, социального, интеллектуального, морального обличительства».

Слово «диавол», означающее не персону, а социально-духовную реальность, раскол, Эллюль тоже пишет со строчной буквы. Диавол правит миром через вполне естественный пафос войны и раздора. Церковь питала и этот пафос; самыми беспощадными и свирепыми войнами становились религиозные. Феномен религиозных войн пережил саму Церковь. «Мы живем в век светских религий, и войны, вызванные гитлеризмом, как и войны, вызванные коммунизмом, суть религиозные войны, подобно тому как революционные движения суть движения религиозные». Эллюль показывает на общую закономерность: секуляризация имеет своим противовесом причудливую сакрализацию социальных реалий; с упадком значения Церкви святыней становится государство.

Эти силы зла в союзе с шестой и последней, смертью, и в опоре на человеческую слабость взяли верх в исторической борьбе против Христа. В их триумфе над Евангелием не было фатальной неизбежности. Ничто не мешало и евангельской истине взять верх. Что произошло бы тогда? Всё или ничего – так стоял вопрос для Иисуса Христа; речь шла о решительном и уникальном утверждении в человеческой истории триады жизни-любви-свободы. Дело шло не менее как к отмене самого существования властей, сил и господств; если бы им не удалось вовремя извратить Евангелие, то и деньги и государство и феномен массы стали бы маловажными, невесомыми вещами. И наоборот, победив самого Христа, эти силы побеждали уже окончательно. Больше того, они не могли прийти к полному торжеству иначе как через труп извращенной ими евангельской истины. Ведь только Евангелие сняло замки с мира и природы и оставило единственной сдерживающей человека силой любовь. Без Христова духа в политике не могло возникнуть – через извращение этого духа – подчинения политики идее, не было бы современного государства, самого холодного из всех ледяных чудовищ. Без даровой благодати, снявшей религиозное почитание природы, не возникло бы – за счет извращения ее идеи – мировой власти денег и равнодушной к природе технической рациональности. Нужен был дух неприменения силы, чтобы всемогущая техника смогла завладеть миром и эксплуатировать всё. Нужна была истина Откровения, чтобы наука стала абсолютной истиной в последней инстанции. Верховная власть сил и господств оказалась возможна только за счет подорванного христианства. И эта разнузданность властей и господств, эта идеологизация всей нашей жизни, эта крайность, до которой за последние два тысячелетия человек дошел повсюду, куда достигло христианство, есть своеобразное жуткое доказательство того, что Иисус был поистине Христос и всё, о чем нам говорит Откровение, поистине правда.