Том III. Новый ренессанс

Другой парадокс связан с разнообразием Ренессанса, из-за которого его исследователи часто понимают под ним совсем разные вещи и дают ему разную периодизацию. Якобы плавный, как склоняют думать применяемые термины, переход от «раннего» (XIV век) к «зрелому» или «высокому» Возрождению (XV и XVI века), ощущался современниками и на деле был резким разрывом. Примерно на рубеже XIV и XV веков кончается демографическая, экономическая и территориальная экспансия итальянских городов-государств. Народное самоуправление сменяется скрытыми или явными формами тирании. Почти полная независимость городов уступает место сложному балансированию этих теряющих самостоятельность социально-политических образований между силами восходящих европейских национальных монархий. В культуре сдвиги еще очевиднее. Со смертью Петрарки (1374) и Боккаччо (1375) обрывается период великой итальянской поэзии и народной словесности, надолго уступая место искусственному литературному творчеству латиноязычных гуманистов – своеобразной «ренессансной схоластике», которая, обожествляя и комментируя «великого Данте», изменяет ему, потому что не в силах не только продолжить, но даже и просто понять его национальное и всечеловеческое дело. Зато ренессансный импульс, иссякший в словесности вместе с угасанием ранней философской поэзии, ищет и находит себе путь в изобразительном искусстве, в научно-техническом изобретательстве, в географических открытиях, наконец, в социальном реформаторстве. Ренессансное начало, ведя в непредвиденных обстоятельствах борьбу за выживание против нового подчинения ходу исторического развития и порядку природы, открывает небывалые и могущественные средства сопротивления.

Во всяком случае, переход от всенародной к келейной культуре в Италии конца XIV – начала XV веков оказался резче перехода от Средневековья к раннему Ренессансу. «Периоды» Ренессанса поэтому трудно считать просто ступенями развития единого процесса. Смешно говорить, что призвание создателей национального языка и начинателей новой европейской литературы – Данте, Петрарки, Боккаччо – ограничивалось подготовкой почвы для «второй стадии» Ренессанса, не сумевшей по существу выставить в словесности никого кроме филологов, чьи имена известны сейчас только нескольким специалистам во всём мире.

Конечно, XIV–XVI века в Италии охвачены единым культурным движением, но не в смысле непрерывного развития одной и той же гуманистической образованности. В ранней философской поэзии конца XIII – начала XIV веков уже была по-своему написана вся далеко идущая программа действия нового человека, но она так широка, что не могла быть осуществлена ни на «второй», ни на последующих «стадиях». Возможно, только теперь она может быть осмыслена как таковая, а не просто как прекрасная мечта.

Между гуманизмом XV века и италоязычной поэзией, историографией, художественно-научными и политическими исканиями XVI века пролегает второй решительный водораздел. Возродившаяся всеитальянская поэзия (Ариосто), трезвая политическая мысль (Макиавелли, Гвиччардини), социальное реформаторство (Савонарола), изобретательство (Леонардо да Винчи) намеренно и не без презрения отвернулись от риторико-филологического гуманизма, погруженного в свои латинские и греческие реликвии и в платонические парения. Через их голову XVI век снова обращается к ранней философско-поэтической мысли, связан с нею гораздо теснее чем с идеализмом XV века и несравненно серьезнее этого последнего работает над воплощением ее программы, хотя и на совершенно иных, внешне почти противоположных путях.