Томъ пятый. Американскіе разсказы

— Если бы войско не заступилось, — призналась чистосердечно старуха, — чего бы евреи русскихъ не побили. Потому нашъ вступается не всякій. Потому онъ говоритъ, что кто завздымался, пускай разбирается. А евреи не смотрятъ, кто бы не завздымался, всѣ бѣгутъ.

— Очень нужно вступаться за погромщиковъ, — возражаетъ другой старовѣръ, — имъ дай волю, они, пожалуй, и наши дома раззорятъ.

Онъ одѣтъ опрятнѣе своего угрюмаго товарища и, очевидно, владѣетъ настоящимъ домомъ, а не хибаркой.

— Зачѣмъ бы русскіе дома тронули! — угрюмо возражаетъ первый слесарь. — Напримѣръ, кто русскіе, встали противъ своихъ домовъ, иконы вынесли. А гдѣ видятъ, домъ забитъ, ставни закрыты, тутъ и давай разбивать, а городскіе ребятишки бѣгутъ, подбираютъ. Потомъ у нихъ спрашиваютъ, гдѣ еще есть лавки еврейскія?.. — «Вотъ здѣсь!» — Тутъ опять разбиваютъ.

— Ну да! — проворчалъ сердито сосѣдъ. — А если въ русскихъ домахъ евреи живутъ. По-вашему какъ?… Поневолѣ приходилось заступаться за свое добро. Они вѣдь и ставни и стѣны, все разобьютъ, не постѣсняются.

— Вотъ у моего товарища Кузнецова, — началъ второй слесарь, — такъ и вышло. Это, когда погромъ начался, онъ прибѣжалъ ко мнѣ. — «Пойдемъ, говоритъ, пожалуйста, со мною, у меня, говоритъ, есть револьверъ, да что я сдѣлаю противъ многолюдства! Пойдемъ, станемъ передъ воротами, чтобы не допустить, а то домъ разобьютъ». — Ну, я согласился и пошелъ. Приходимъ, а они уже и домъ разбили, и стекла всѣ выбили, двери сорвали съ петель. А евреи, Богъ вѣсть куда, убѣжали. Ну, думаю, ничего не подѣлаешь. Дай хоть сосѣдній домъ загородимъ.

— А толпа уже подходитъ: цегельники (кирпичники), мѣщане изъ Монастырька, и у всѣхъ желѣзья на плечахъ, какъ будто ружья у войска. Я вскочилъ во дворъ и загородилъ четыре квартиры; все знакомые жили, оттого и загородилъ; первый столяръ, второй водовозъ, третій извозчикъ, четвертый чернорабочій на лѣсопильнѣ, Роднянскій, все бѣдные люди.

— Чего тебѣ надо? — говорятъ.

— Тутъ, — говорю, — мой интересъ страдаетъ, тутъ стоитъ моя машина и мой шкафъ, — у столяра будто бы. — А еще, говорю, вы бы хоть Лурье разбивали, человѣкъ богатый, банкеръ, а то куда вы пришли, на нищету! — Такъ не слушаютъ. Стали вродѣ какъ звѣри изъ дикихъ лѣсовъ, такъ и прутъ. Два раза приходили во дворъ. Въ межуткахъ Роднянская бѣгала заявлять помощнику пристава Маханскому: «Насъ разбили». — «Какъ, — говоритъ, — да вѣдь ты цѣла!» — А на утро Маханскій пришелъ на квартиру къ Роднянской. Она говоритъ: «Ваше благородіе, мы вчера васъ звали, чтобы насъ защитить, а вы не пришли, а сегодня вотъ пришли».

— Да, — говоритъ, — когда васъ разбиваютъ, то вы приходите говорить, а почему, когда у васъ были собранія для обсужденія вопросовъ, вы не приходили и не говорили. Другой разъ заявите о собраніяхъ, тогда я приду. — А она говоритъ: «Какая собранія, я никакой собраніи не знаю. Мы бѣдные люди». — Съ тѣмъ онъ и ушелъ.

— Тоже евреямъ пальца въ ротъ не клади, — сказалъ старый Соймоновъ. — Въ полдень я стою у воротъ, а мимо бѣжитъ шайка съ палками, а Берка Казаровъ, пузатый столяръ, у нихъ вродѣ полководца, съ качалкою въ рукахъ. Плотный такой мужчина, рыжій. Я ихъ успокаивалъ, говорилъ: «Бросьте палки!» — «Нѣтъ, — говоритъ, — они наши богомолья потоптали. Мы отомстимъ». Самъ запыхался весь. Даже смѣшно.

— Кому смѣхъ, а кому грѣхъ, — возражаетъ второй слесарь. — Я на войнѣ никогда не былъ, то мнѣ и любопытно, потому походъ не походъ, а разбиваютъ лавки, и солдаты стоятъ. Пошелъ смотрѣть. А какъ стали булки кидать, черезъ головы солдатамъ, люди похватали булки. Даже я съ мальчишкой стоялъ на рукахъ, такъ ему прямо на руки копеечная булка упала.

— Ой, буде вамъ! — внезапно отзывается старый Соймоновъ, — наскучило слушать. — Нервы его, очевидно, утомлены этими безконечными описаніями.

— Съ чего стряслось, — начинаетъ онъ снова, несмотря на собственное запрещеніе. — Не дай Богъ. Думали, шутки, играшки, для смѣха жидовъ потрепать, а вышло взаемное убойство.

— А можетъ быть еще погромъ? — задалъ я послѣдній вопросъ. Принимая во вниманіе непосредственную близость предстоящей мобилизаціи, вопросъ этотъ имѣетъ опредѣленное значеніе.

— Ой, нѣтъ! — быстро возражаетъ Соймоновъ. — Въ каждомъ городѣ только по разу бываетъ. А у насъ больше не будетъ. Потому думали, шутки играютъ. Шутя дѣлаютъ, на шуткахъ и пройдетъ, маленько жидовъ потеребятъ. А послѣ того инымъ пришлось посидѣть по два мѣсяца, да теперь каждый день на судъ тягаютъ, да еще имуществомъ отвѣтятъ по гражданству, такъ поневолѣ одумаются, не будутъ больше.

— Есть у насъ газета «Знамя», Крушеванъ, — начинаетъ опять неукротимый слесарь, — оберъ-кондукторъ получаетъ. Почитай-ка, чего онъ пишетъ: евреевъ, говоритъ, надо рѣзать и грабить, потому они роются, какъ подземные черви, подъ всѣ устойки подкапываются…

— Ну тебя со стойками и со знаменами! — говоритъ старикъ съ растущимъ неудовольствіемъ. — Что ты, прости Господи, компанію разстраиваешь!

Общество поднимается съ мѣста.