Томъ шестой. За океаномъ

Двойнисъ, быть можетъ, былъ самымъ замѣчательнымъ человѣкомъ изъ всѣхъ, собравшихся въ этой комнатѣ. Его готовили съ дѣтства въ раввины, и все образованіе его состояло изъ тридцати томовъ талмуда. Въ Америку онъ пріѣхалъ двадцати-лѣтнимъ парнемъ безъ ремесла и безъ копейки денегъ и счелъ за особенное счастье, когда ему удалось, наконецъ, пристроиться къ швейной машинѣ. Америка его воспитала, сдѣлала изъ него человѣка, дала ему чувство собственнаго достоинства и культурный языкъ, чтобы защищать его. Когда двѣнадцать лѣтъ тому назадъ онъ затѣялъ бойкотировать мелкаго подрядчика, который слишкомъ грубо обращался съ своими портнихами, на него ополчились хозяева всѣхъ портняжныхъ мастерскихъ Нью-Іорка и Бруклина. Имя его было поставлено во главѣ чернаго списка опальныхъ, которымъ никто не долженъ давать работы, и ему приходилось жестоко голодать вмѣстѣ съ семьей, ибо у него уже тогда были жена и дѣти.

Борьба, однако, началась и продолжалась своимъ порядкомъ. Двойнисъ проявлялъ ни съ чѣмъ несравнимую дѣятельность. Онъ выковалъ и заострилъ свою энергію горечью многолѣтняго угнетенія и ѣдкимъ сознаніемъ собственныхъ обидъ, и его желѣзный организмъ не нуждался, повидимому, ни въ отдыхѣ, ни въ пищѣ.

Каждый вечеръ ему приходилось говорить по семи и по восьми рѣчей въ противоположныхъ концахъ города, и часто у него не было даже пятака на трамвай. Къ концу мѣсяца онъ совершенно охрипъ и пріобрѣлъ особый голосъ, разбитый и напоминающій пропойцу, которымъ говорятъ всѣ американскіе ораторы во время избирательной или всякой иной борьбы. Союзъ былъ основанъ и сталъ быстро расти. Двойнисъ велъ переговоры съ политическими дѣятелями, писалъ статьи въ газетахъ. Отрывки изъ его рѣчей печатались въ вечернихъ изданіяхъ газетъ, которыя вѣчно насторожѣ въ поискѣ новинокъ, способныхъ заинтересовать прихотливую толпу.

Союзъ подрядчиковъ, образовавшійся на скорую руку для защиты отъ неожиданнаго нападенія, умудрился сдѣлать весьма коварный ходъ, и Двойнисъ былъ привлеченъ къ суду за предполагаемое нарушеніе одного очень кляузнаго пункта въ спутанныхъ американскихъ законахъ, касающихся рабочихъ союзовъ и ихъ дѣйствій.

Было заранѣе извѣстно, что судъ возмущенъ «буйнымъ» поведеніемъ еврейскихъ портныхъ еще больше, чѣмъ сами фабриканты, и дѣйствительно, черезъ четыре дня, Двойнисъ уже сидѣлъ въ тюрьмѣ, обремененный обвинительнымъ приговоромъ и съ пріятной надеждой чесать казенную шерсть въ теченіе шестнадцати мѣсяцевъ. Общественное мнѣніе Америки, однако, представляетъ большую, хотя и легкомысленную силу, и его уставы не всегда совпадаютъ съ приговоромъ федеральнаго суда. Дѣло Двойниса было слишкомъ возмутительно. Вечернія газеты сразу приняли сторону человѣка, вся вина котораго заключалась только въ томъ, что онъ хотѣлъ увеличить заработки несчастныхъ швей и гладильщиковъ на два или три цента въ часъ.

Двойнисъ внезапно сдѣлался героемъ дня, «львомъ», какъ говорятъ въ Америкѣ. Репортеры съ утра до вечера осаждали его въ тюрьмѣ и, по американскому обычаю, выспрашивали его убѣжденія о всѣхъ наличныхъ предметахъ газетнаго дня, отъ филиппинской войны до покроя рукавовъ госпожи Стюйвезандъ-Фишъ. Черезъ часъ интервью являлось въ печати съ крупнымъ заголовкомъ: «Ліонель Двойнисъ полагаетъ, что красота высокой дамы изъ Вашингтона должна сдѣлать ее болѣе чувствительной къ страданіямъ бѣдныхъ».

Молодыя женщины привозили ему конфеты, заваливали его цвѣтами и даже объяснялись въ любви. Къ нему писали письма, прося автографовъ. Методистскій епископъ написалъ ему, убѣждая его перейти въ христіанскую вѣру. Онъ утверждалъ, впрочемъ, что все равно считаетъ Двойниса христіаниномъ. Въ довершеніе всего, комитетъ гражданъ сталъ собирать подписи подъ петиціей губернатору объ амнистіи для Двойниса, и черезъ четыре мѣсяца онъ снова былъ на свободѣ.